Фантастиш блястиш

Три тысячи шестьсот пятьдесят два дня – это много или мало?! Еще один хороший риторический вопрос заставил меня наконец-то вспомнить, зачем же моя вышеупомянутая чрезмерная и неуместная правильность так сильно желала моего скоротечного пробуждения.

«Десять лет пролетели быстро…».

Вчера, а точнее в те самые часы, минуты и секунды, что обескураживающе предшествовали этому сомнительному юбилею, я был очень сильно взволнован. И потому в вечернее время, когда в обычных обстоятельствах следовало бы начать засыпать, сон был для моей персоны совсем не в руку.

Конечно, я пытался старательно и сосредоточенно считать коров, собак и прочую живность, но в конечном итоге ничего путного из этой затеи не получилось. А так как меня совершенно не прельщала навязчивая перспектива быть обреченным на ночь многочисленных безнадежных телодвижений с правого бока на левый, пришлось пойти на крайние меры и включить телевизор…

«О, боже!!! Зачем?!» – изнуряющим басом кричал в тот самый момент мой катастрофически ошарашенный внутренний голос, – «Разве ты не понимаешь, что прямо здесь и сейчас обязательно начнется апокалипсис?!»

Такую экспрессию несложно понять, ведь за все только что истекшие десять лет моего пребывания в удобном и обустроенном тюремном заключении, я ни разу не включал телевизор, ни разу не входил в интернет, ни разу не слушал радио. Причем все это было исключительно по собственному желанию. Никто не ставил мне палки в колеса. Я сам все для себя решил. Я решил, что так было нужно.

«Десять лет пролетели быстро…».

– Десять лет пролетели быстро…

Видимо я был слишком сильно увлечен своими собственными мыслями, раз не сразу сообразил, что слова данной реплики звучат не только в моей не совсем здоровой голове. Взгляд с непроизвольной лабильностью скользнул в сторону и тут же не нарочно наткнулся на лицо Павла Макинтаева, что словно высеченное из камня божество всегда пугало и удивляло своей безмятежностью.

– Здравствуйте…, – медленно проронил я, в очередной раз удивляясь тому удивительному факту, насколько бесшумно способен проникать в помещение мой личный надзиратель.

– С добрым утром.

Сказанные Павлом слова вроде как должны были нести в себе нечто доброе и светлое, однако при всем при этом они ничуть не влияли на мимику того, кто их произносил. Выражение его лица по извечному законодательству местных устоев так и осталось украденным у каменного истукана событием. И с этим сложно было что-либо поделать. А жаль… Ведь этим особенным утром очень хотелось чего-то иного, чего-то нового…

«…потому что десять лет пролетели быстро…».

В своих руках Павел держал привычный металлический поднос черного цвета с красно-синими узорами в виде птиц. На нем он удерживал стандартно организованный завтрак: маленькая тарелка овсянки, три бутерброда (с сыром, с салями и с куриным паштетом), а также большая белоснежная кружка, заполненная горячим дымящимся какао.

– Надеюсь, сегодня вы готовы поесть, как полагается? – спросил он, когда ожидание инициативы с моей стороны слишком сильно затянулось.

«А что если?» – внезапно взбрело мне в голову.

Но страх был тем, кто не давал мне проходу уже очень долгое время. И потому в тревожной обреченности я постепенно начал понимать, что по истечении еще одной секунды, ну, в крайнем случае, двух или трех, вполне закономерно произойдет все то же самое, что многократно происходило во все предыдущие разы, в конечном счете страшным образом вылившиеся в гигантскую и пугающую цифру три тысячи шестьсот пятьдесят два. И тогда, минуя все возможные условности и неуместные причуды случайно подобранных отговорок, мой внутренний голос с непристойным заискиванием поинтересовался у меня моими же собственными словами:

«А что если?»

И тогда при всем моем нежелании мне все же пришлось сделать все то, чего я очень сильно и неискоренимо боялся.

– Павел…

Корпус тела высокого и крупного мужчины в возрасте за сорок уже начал медленно поворачиваться к двери, когда я скомкано произнес его имя. Странно на что способно одно-единственное слово. Странно, что оно сработало.

«Но надолго ли?»

– Геннадий Петрович?..

Движение остановилось, но два обреченных на совместное существование человека все еще не находили в себе смелости посмотреть друг другу в глаза. Два человека все еще пытались сбежать и укрыться множеством иллюзорных одеял от всего того, что их безаппелятивно загнало в один удобно обустроенный угол.

– Павел…

Я судорожно искал в голове крайне необходимый повод, которым мне бы удалось стопроцентным образом помешать последнему из моих случайных знакомых уйти и закрыть за собой дверь навсегда.

«Когда еще ты сможешь сделать это? Когда, если сегодня твой самый последний день в этом ужасном-ужасном-ужасном месте???»

Внутренний голос, как обычно был прав во всем. Так что, несмотря на все тонны страха, поселившиеся в моем сердце из-за некоторых предшествующих событий, я все же громко и четко произнес то самое слово, которое должен был произнести много-много лет тому назад, когда все было только лишь в зачатке…

– Прости…