Фантастиш блястиш

Ответа не последовало. Но я и не был готов к какой-либо быстрой реакции со стороны бывшего начальника военкомата, потерявшего из-за меня всю свою прошлую жизнь. Наверное, в те самые времена он был доволен собой и умеренно счастлив. И скорее всего ему не приходилось ежедневно примерять на себя каменную мимику невозмутимости, чтобы тем самым спрятать от посторонних глаз свою глубокую разочарованность и разбитость.

– Прости…, – повторил я.

Хотел еще раз. Но как оказалось, раскаяния было уже предостаточно.

– Вы не виноваты…, – еле слышно прошептал Павел, – Вы не виноваты… это все они… это все они… проклятые негодяи…

Помимо этих запечатленных мною на бумаге слов было еще много и по большей части все они требовали самой упорной цензуры. Причиной тому были эмоции, что хлестали через край. Ну а как только словарный запас моего личного надзирателя себя наконец-то исчерпал, Павел все-таки сделал то самое, чего я очень долго ждал и на что никогда не надеялся.

– Простите меня, – тихо и чувственно прошептал он, полноценно развернувшись в мою сторону, после чего пристально и амбициозно взглянул в самую глубину моих зрачков, оставив в них стойкое отражение своих собственных глазных расцветок.

«Как это прекрасно», – подумал я, когда внезапно обнаружил, что они очень-очень зеленые.

Потом же… Потом эта обширная и по-прелестному слюнтявая мелодрама могла бы развивать невыносимо долго и нудно. Возможно, дело даже дошло бы братских обнимашек и ненавязчивого желания поплакаться на чужом плече. Возможно, могло бы быть и хуже.

Но к счастью благосклонный фатум сжалился над моей стоической репутацией и не допустил выше обозначенного развития сюжетной линии…

– Дрын-дрын!..

Это звонил телефон. Сразу сообразить не удалось. Видимо потому, что телефон в моей хорошо обставленной одиночной камере не так часто звонил, чтобы его писклявый рингтон сумел бы закрепиться в мозгу.

– Дрын-дрын!..

Когда же последовал второй прозвон, мне все же пришлось признать, что настойчиво донимающее слух событие совершенно не имеет никакого отношения ни к микроволновке, ни к холодильнику и тем более никоим образом не причастен к утюгу. Да к тому же Павел с ненужной благородностью услужливо подсказал:

– Это вас. Вызывают, наверное.

– Спасибо, – ответил я чисто машинально и сделал два шага в сторону телефонного аппарата, обитавшего на одной из книжных полок.

Сердце при этом почему-то нещадно щемило, словно вот-вот должно было произойти нечто невероятное и сенсационное. Я пытался справиться с собой, пытался не выдать суровому и беспощадному внешнему миру свою маленькую, всегда имевшуюся в наличии, внутреннюю слабину. О, мне всегда было известно об ее существовании. Да и у кого ее нет или не было? Но до сих пор я отчаянно старался быть самым хорошим парнем, старался выдавить из себя эту подлую гнильцу или хотя бы прижать к ногтю.

«Ты был хорошим мальчиком… Разве не пора разнообразить прерогативы?»

Черти что!.. Мой собственный внутренний голос сегодня даже и не пытался выказать мне хотя бы маломальские признаки поддержки. Однако я все равно схватил дрынкающую телефонную трубку зеленого монотонного цвета и гаркнул в нее:

– Алло!

– К вам пришли.

Других слов не было. Только такую короткую фразу просто, коротко и ясно донес до меня неопознанный голос с выраженным брутальным привкусом. И это, конечно же, немного покоробило. Но в принципе я ничего другого и не ожидал, хотя, если честно, как всегда надеялся на что-то большее, на нечто гораздо более человеческое, чем было мне доступно в последние десять лет или около этого. И тут же возник вопрос:

«А что если в этом обыденном желании теплых слов в первую очередь и таится та самая слабина, о которой я говорил раньше?»

Но мог ли я на него ответить? Не знаю. Вероятнее всего, нет, потому как никто на свете не способен окончательно и без каких-либо помарок с оплошностями разобраться в том, что творится в головах людей или в голове твоей собственной.

«Глупец!» – заявил мне внутренний голос.

«Беспечный энтузиаст», – попытался оправдаться я перед самим собой.

– Вам пора, – сказал тот, кто все еще держал в руках поднос с моим стынущим завтраком.

И тогда стало внезапно ясно, что рассуждать о высоких материях здесь и сейчас слишком неуместно, да к тому же и неблагоразумно.

– Вас ждут, – добавил Павел.

«Да это впрочем и не новость», – добавил внутренний голос.

«Очень хорошо».

Я отлично понимал и отлично слышал все то, что упорно твердили мне те двое, что с исключительным правом сопровождали меня в моем удобном десятилетнем тюремном заключении. Они всегда говорили также четко и прозрачно, как и тот неизвестный голос, что нечасто выдавал короткие фразы из дрынкающей телефонной трубки монотонно зеленого цвета. Мне всегда было приятно слышать это незамысловатое общение. В нем была своя изюминка. Но даже и она никак не могла повлиять на неожиданно возникшую в моей голове очаровательную манию.

– Ужасно странно…, – непроизвольно прошептал я, оглядываясь по сторонам.