Фантазёр - покоритель горных вершин

— Там никого нет, ушли! — сообщил нам вернувшийся Коки и смущённо потупился в землю. — Ушли на ферму.

— Куда?

— Они уже который раз там устраивают собрания, среди навоза.

— Ага, верно, они же шефствуют!.. — вспомнил Вахтанг.

— Что ещё за «шефствуют»? Коров, что ли, доят?

— А кто их знает, кого они доят. Факт, что ушли. — Коки наконец поднял голову и посмотрел мне в глаза.

Делать нечего — отправились на ферму. Хорошо ещё, попутная машина подвернулась, отруби везла. Только дорога до фермы больно нехороша — растрясло нас порядком. Кто-то даже сказал, что лучше было бы пешком добираться.

Однако добрались.

— И вы пожаловали? — обрадовался при виде нас косой бригадир, правая рука заведующего фермой.

— Нам только работу подходящую подыщите. Не то сами понимаете: доить коров мои ребята не умеют, — сказал я, глядя в его хитрый глаз, уставившийся на меня; другой глаз глядел куда-то на облака.

— Само собой разумеется, дорогие, — засуетился бригадир. — Найдём для вас подходящую мужскую работу.

Тут на ферме замычал бугай.

— Айда, ребята, за дело! — обернулся я к своим молодцам.

— Ну, ну, не подкачайте! — крикнул нам вслед бригадир.

В длинном низком помещении фермы стоял такой резкий запах, что мне будто шило воткнули в ноздри.

Сотни коров вздыхали, пыхтели, топтались и мычали.

Бугай опять замычал. Тут мы его увидели. Он был привязан в углу у стенки. Ну и зрелище! Жирный, огромный, с загривком, огненно-рыжий, а из широких ноздрей кровь сочится. Мы подумали было, что он ударился обо что-то, по нет — пастух с засученными рукавами пытался продеть ему железное кольцо в ноздри.

Шестиклассников мы нашли в телятнике. Они кормили новорождённых телят, силой совали им в рот бутыли с сосками.

Кукури Апхадзе свернул на сторону шею несчастному телёнку и усердно вливал в него молоко.

— Э-э, ты что с ним делаешь! — прикрикнул я. — Он же видеть твоего молока не может!

— Это сначала так… — объяснил «кормилец». — И вчера не хотел, да если ждать когда захочет, он с голоду подохнет.

— А вы и вчера на ферме были?

— Мы тут каждый день часа по два работаем.

— Кому вы тут нужны?

— Хм… — Он взглянул на меня. — Ты знаешь, что такое шефство?

— Знаю. Это когда телята не хотят есть, а в них силком вливают молоко.

— Во, во, примерно! — со смехом согласился он.

— А Залико не шефствует? — спросил я.

— А как же, конечно, шефствует.

— Что-то его не видно. Наверное, он над поросятами шеф, а?

— Нет, он в дежурке, где бугай привязан.

— В дежурных, что ли. молоко вливает?

— А ты думаешь, тут другого дела нету? Он художник, у него своя работа. Красный уголок оформляет, потом диаграммы будет делать.

— Что ещё за диаграммы? — разинул рот Гиви.

— Вместо того чтобы без дела мотаться по проулкам, сходите на ферму, всё и узнаете, — посоветовал нам «кормилец».

Мы, конечно, могли ему ответить как следует, но сейчас перед нами стояла другая задача. И я повёл своих ребят к дежурке.

Мы обошли дежурку сзади, чтобы не связываться со свирепым бугаём, топчущимся у дверей, и вошли в помещение.

— Вот он, художник, — обернулся я к своим, заметив в углу комнаты увлечённого работой Залико. — Опередил-таки нас: смотрите, мол, какой я работяга!

То ли он очень был увлечён, то ли бугай за дверью слишком громко мычал, но Залико не поднял головы.

— Да он издевается над нами! — не унимался я.

— Как он смеет! — заорал Головастик и шагнул к нему.

— А…Что вам, ребята? — растерялся Залико и заморгал глазами. — Помочь пришли?

— Кому помогать? Тебе? — перешёл я в наступление. — Да кто ты такой?

— Если вам не нравится, — он протянул лист бумаги, — можете рисовать сами.

— Не нравится! — Я, не глядя, ткнул бумагу ему в нос и толкнул его в грудь.

Залико прижался к стенке и недоуменно смотрел на нас. Я, конечно, был в своём уме и потому не стал называть ему настоящей причины.

— Ни дружбы для тебя не существует, никого ты не жалеешь! — крикнул я.

— Какой дружбы, кого я не жалею?

— Может быть, и другие хотят шефствовать и рисовать диаграммы!

— Хе-хе, рисовать диаграммы? — выкатил зрачки Головастик.

— А ты помалкивай! — буркнул я Зуре, чтобы он случайно не проболтался.

— Вы, кажется, нарочно драку затеваете? — догадался наконец художник-доброжелатель.

— Да где это слыхано! — зашумел я. — Такой одиночка, такой кулак… такой… такой… как он называется, который людей не любит?

— Индивидуалист, — подсказал Залико.

— Где это видано — такой индивидуалист! Вот, например, заведующий фермой, по-твоему, один ходит за всем стадом? Один доит его? — Я обернулся к своим молодцам.

— Да у него целая орава пастухов и доярок, — поддержал меня Дито.

— По-твоему, он один ест пироги и хачапури? ^[4]

От такого вопроса мои ребята несколько подрастерялись.

— Почему же этот художник один-одинёшенек рисует, оформляет и индивидуальничает? — Я совсем уже взъярился и влепил Залико звонкую оплеуху.

Дело оборачивалось нешуточно. Залико это понял, хотел кинуться на меня, но видит — нас много. Наклонился за линейкой… Драться он, что ли, ею собрался? А мы тут-то и навалились на него скопом. Но в ту же минуту вдруг что-то как налетит на дверь — она и в щепки от такого удара!