Фантазёр - покоритель горных вершин

Мы притихли — лежим смотрим, а на месте двери вдруг появляется окровавленная морда быка, в ноздрях у него кольцо железное торчит, а на рогах остатки верёвки намотаны.

Бугай огляделся, сверкнув глазами, вошёл в дежурку — дощатый пол заскрипел под ним.

Мы все языки проглотили.

А за дверью вопли:

— Разломал!

— Взбесился!

— Верёвку, скорее!

— Тащите что-нибудь!

И никто не смеет войти в дежурку. Наверное, не знают, что мы там сидим.

А бугай как закрутится на месте!

«Мууу, мууу!» — и назад к дверям. Оттуда на него люди. Он повернулся — и на нас! Ведь вот какая у меня судьба.

Но я уже сориентировался, сообразил, что к чему, и пополз к столу. Ребята за мной.

А Залико?

Залико, опешив от двустороннего неожиданного нападения, лежит на полу, где мы его свалили, и моргает глазами.

Что делать?

Я тоже лёг на пол и пополз. По пути подхватил обломок доски, и когда бык наклонил ко мне голову, норовя боднуть, я ткнул его доской в морду. Он замотал головой и завертелся на месте.

Когда он отвернулся, я воспользовался, схватил Залико за ногу, мне на помощь пришёл кто-то из ребят, и в три руки мы втащили художника-доброжелателя под стол.

А снаружи из-за двери всё доносятся вопли:

— Где он столько времени?

— Не нашёл?

— Косой, чего он сделает!.. Не могли зрячего кого-нибудь послать…

Видно, завфермой послал косого бригадира за цепью.

Когда мы все надёжно укрылись под столом, я знаком велел ребятам сидеть потише, чтобы не привлекать внимания быка.

Но тот налетел на стол, отогнал его к стене. Нас, на счастье, никого не зашиб. Только его горячие ноздри почти коснулись моего плеча. Тут, на моё счастье, мне под руки подвернулся моток верёвки.

«Ну, Каха, настало твоё время!» — сказал я себе, нащупал конец верёвки и осторожно, как только мог, пропустил его в кольцо, свисающее из ноздрей быка. Потом я схватил оба конца верёвки и закричал:

— Не бойтесь, ребята!

— Попался!

— Попался! — во всю глотку разорались ребята. Мужчины, ждавшие у дверей, не изволит ли бугай

сам выйти из дежурки, кинулись в комнату.

Заведующий фермой замахнулся на быка топором.

— Не надо! Не смей! — крикнул я. — Я поймал его!

— Поймал?! — проговорил завфермой, удивлённо глядя на быка.

— Ну и что? Эка невидаль — бугая поймал! Не носорога же, в самом деле! — беспечно бросил я.

Среди толпившихся в дверях работников фермы я увидел перепуганную, без кровинки в лице, свою маму и рукавом рубахи утёр с лица холодный пот.

ЛАЛИ

Вторая четверть невероятно растянулась. Учителя готовились выставлять отметки за четверть и каждый день пугали нас: кто не знает всего материала, берегитесь!

А позавчера выпал первый снег. Снег бывает только зимой, а книжки-учебники можно и летом почитать. Вот покататься на салазках летом никак не сумеешь. По зелёному лугу не проедешь — хоть тресни!

Вчера с утра, только перевязав руку после драки с поэтом-доброжелателем, я стал мастерить новые санки. Не простые, а с тормозом. Таких в нашем селе ещё ни у кого не было.

Вечером я собрался было позаниматься, даже учебники вытащил из сумки и положил на стол, но тут в доме поднялся шум и скандал.

Бабушка просила моего отчима убраться на все четыре стороны и называла его пьяницей и бродягой.

Мама выговаривала ему за то, что он где-то пропадает.

А отчим, Илико, со своей стороны, не оставался в долгу и кричал на весь дом, что его не понимают, что у него есть серьёзные причины, и просил оставить его в покое. Под конец он грохнул графин об пол — зазвенели осколки.

Я как побитый выбрался из дома и устроился в конуре вместе со щенком.

Мы оба уснули, но после полуночи меня разбудил холод. Я засунул дрожащего Ломгулу в сено, а сам вылез из конуры и прокрался в дом.

Утром сверкание первого снега заставило меня позабыть все неприятности.

Весь день я мастерил санки с тормозом. К вечеру санки были готовы — не хватало только тормоза, а ведь это было главное.

И тут, к моему огромному удивлению, ко мне в гости пожаловала Лали. В руках у неё была книжка с оленем и оленёнком, нарисованными на обложке.

— В чём дело, Лали?

— Я из библиотеки, — строго насупившись, ответила она. — Что ты за человек, Каха! Как с тобой ни говори, ничего не понимаешь. — Она сказала это с такой горечью, что, ей-богу, мне захотелось сделать для неё что-нибудь хорошее. — Ты не знаешь, как меня прорабатывают на совете отряда? Я уже получила строгий выговор за то, что даю тебе списывать домашнее задание. Из-за тебя всё наше звено ходит в отстающих. А теперь ещё библиотечная книга. Куда ты её дел? Почему не вернул до сих пор?

— Погоди, дай и мне слово сказать.

— А что ты можешь сказать? Ответь лучше, когда сдашь книгу?

Что мне оставалось делать? Пообещал, что завтра же книга будет в библиотеке.

Наутро в школе она ничего не сказала. Видно, думала, книга уже сдана.

Первый урок у нас был письменный. Я списал часть из учебника, часть из тетради Лали и, закончив, протянул тетрадь Лали. Хотел, чтобы она просмотрела, проверила ошибки. Но она недовольно оглянулась на меня и вернула тетрадь.

— У тебя, — говорит, — тоже глаза есть…

Я воспользовался поводом и говорю: