Фантазии Фридьеша Каринти

Но важнее всего было чувство, доминировавшее надо всем: я вдруг понял, что все открывшееся моему взору живет, существует во мне самом, а не где-то во внешнем мире, живет во мне, так же как и в каждом человеке, вот уже на протяжении многих тысячелетий; этот ощутимый и такой простой мир и был тем, что нам обычно не удается выразить словами и потому мы называем его ирреальностью, подсознанием, сверхъестественным, сверхчеловечным. Оказалось, что все это живет в нас самих и вокруг нас и только тупость и несовершенство наших органов чувств не позволяют нам охватить этот мир своим разумом. Подобно тому как слепцу, долгие годы проведшему в полной темноте и вдруг увидевшему солнце, оно представляется божеством, так и мы называем сверхъестественными те силы, которые теперь воочию предстали передо мной и которые, по сути дела, не что иное, как то, чем я должен был бы стать, попади я с самого начала в хорошие руки, и чем я могу стать, если до конца познаю самого себя и очищусь от тлена.

Я в упор посмотрел на Ми-до-ре и только теперь осознал, что его глаз, этот совершеннейший инструмент, созданный разумом, я видел еще с Земли, когда глядел на звезды. Я схватил его руку и почувствовал нечто подобное тому, что испытывал в детстве, когда с криком просыпался ночью от ощущения того, будто чья-то холодная, влажная рука хватала мою руку и та сразу делалась чужеродной. Помню, как ко мне подбегали родители и, смеясь, успокаивали меня, объясняя, что это моя собственная рука, которую я просто отлежал во сне.

Когда я понял все это, душу мою охватили смятение и беспокойство и я громко закричал. «Но почему, — кричал я, — почему все это должно было случиться? Почему мы, люди, не могли сразу понять такое простое и ясное послание иных миров?»

Молчание было мне ответом. Действие волшебной жидкости стало заметно ослабевали, музыка, удаляясь, затихла, и мои глаза вновь застлала пелена.

Я вынужден был согласиться с Ми-до-ре, что еще не готов ни физически, ни духовно — без боли и грусти расстаться с самим собой во имя иной жизни, во имя высшей чистой гармонии. «Что же мне делать?» — спросил я его, и он посоветовал мне вернуться на Землю и жить жизнью людей до тех пор, пока здесь, наверху, не найдут подходящего момента для вышеупомянутого химического эксперимента. Он обещал, что, пока я буду находиться на Земле, соль-ля-си с помощью своих совершенных приборов позаботятся о том, чтобы после всего виденного в Фа-ре-ми-до я не пал духом и вновь обрел самообладание.

Ми-до-ре счел своим долгом сказать мне об этом, ибо я имел неосторожность пожаловаться, что после выпавших на мою долю испытаний мне будет нелегко вновь очутиться в обществе людей и животных — настолько отвратили меня от них все до-си-ре, которых я изучил через фаремидосийские приборы. На мой естественный вопрос, каким же образом я попаду обратно на Землю, Ми-до-ре снисходительно улыбнулся и заметил, что уж об этом я могу совершенно не заботиться — он все берет на себя.

В тот же день с замиранием сердца и с щемящей тоской в душе я попрощался со всеми соль-ля-си, с кем имел счастье познакомиться за время пребывания в Фа-ре-ми-до. Ми-до-ре усадил меня в машину и заставил принять какой-то порошок, чтобы я заснул и не почувствовал тягот долгого пути. Очнувшись от глубокого сна, я увидел, что нахожусь на скале один — Ми-до-ре уже не было рядом. Я огляделся и понял, что снова нахожусь на Земле. Воспоминание о днях, проведенных в Фа-ре-ми-до, то и дело всплывало предо мной как далекий, чудный сон. Я опустил голову на камень и горько заплакал.

Вечером того же дня один норвежский крестьянин напал на мой след. Я узнал, что нахожусь неподалеку от Христианин, на нейтральной земле, и мне ничего не стоило добраться до границы. Было весьма сомнительно, однако, смогу ли я получить визу для возвращения на родину, ибо нейтралитет Скандинавских стран раздражал мою горячо любимую Англию, находящуюся в состоянии войны с Германией. Норвежец чрезвычайно удивился тому, что меня нисколько не интересует ход мировой войны за истекшие полтора года: не волнует, кто какие территории занял, сколько людей погибло, сколько захвачено в плен, сколько умерло от тифа и других эпидемий, сколько сбито аэропланов, сколько разрублено городов, кого из генералов наградили и кого сместили с высоких постов.