Фантазии господина Фрейда

– Погоди, Федор, дай мне сказать, – выступил кто-то из братьев и предложил: – Пусть Семка все свое добро распродаст и с нами расплатится. Мы в рынок тоже немало вложили! Пусть не деньгами, так здоровьем, своим и своих родных. Ради чего мой сын пострадал, пусть и несильно? Ладно бы ради семьи, ее защищая, пострадал, так ведь из-за дури твоей! А у меня почки отбиты и штырь стальной в ноге сидит. А как я все это «заработал»? А за тебя с Клавкой мы горой стояли, когда вы кооператив свой организовали!

– А я как свою грыжу получил? В подарок, что ли? Нет – когда туши неподъемные на своем горбу таскал! – поддержал его другой брат. – Так что ты мне деньги мои отдашь! Даже не мне, а внукам моим, которые из-за тебя, подлюки, сиротами остались! А не то!.. Ну, ты меня знаешь! И не посмотрю я, что ты – мой брат!

– Все мы на вас ломили, как лошади, – сказал третий. – Месяцами в Тарасове жили и по области с тобой мотались! А уж как мы бились насмерть – про то я молчу, другие уже сказали! А сын мой из-за тебя, сволота, погиб! И на что теперь его семья жить будет? Я не двужильный и не молоденький, чтобы всю эту ораву на себе тянуть!

– Да, Семка! Худо дело, – вздохнул Федор. – Я уж не говорю о том, что мой сын тоже в больнице отметился, и слава богу, что живым остался. Слышал, что братья предлагают? Вот и я их поддерживаю. Так что продавай ты все, что нажить успел, да деньги нам отдавай. Тебе в тюрьме сидеть, а нам еще как-то жить надо, семьи свои содержать, а на селе, сам знаешь, сейчас много не заработаешь. Не знаю уж, как тут у вас в городе все делается, но ты с этим не тяни – у нас терпение тоже край имеет.

– Извините, что прерываю, – мягко сказала я, собираясь нанести по Семену еще один сокрушительный, но далеко не последний удар. – Но денег вы с него не получите.

– Это еще почему?! – вскинулись братья.

– А у него ничего нет, – тем же тоном продолжила я. – Я это точно выяснила.

– Как – ничего нет? – ошалели родственники. – А дом этот?! А машины?!

– Все записано на его тещу, – объяснила я. – Только никто не знает, где она.

– На Тимофевну?! – воскликнул Федор, и я кивнула. – Ну, это Клавкина голова сработала, чтобы все на свою мать записать! Она тебе, кобелю, цену знала, вот и подстраховалась!

– Думаю, это было сделано, чтобы налоги не платить, – исключительно ради справедливости предположила я. – У Зинаиды Тимофеевны ведь льготы есть.

– Ну, раз нам здесь ничего не обломится, дели-ка ты, Семка, свои акции на нас четвертых, а уж мы с ними как-нибудь сами разберемся, – вздохнув, сказал Федор.

– А толку с них, если рынок разорился? – возразил ему кто-то из братьев. – На гвоздик в сортир повесить?

– Все равно, хоть сколько-то за них, а выручим, – сказал Федор. – Не может такого быть, чтобы они совсем ничего не стоили! С паршивой овцы хоть шерсти клок.

– Извините, что я опять вмешиваюсь, – нежно пропела я и нанесла им последний удар: – И акций у Семена уже тоже нет!

– Да что же это творится?! – заорал, сорвавшись, Федор – прежде он, сознавая свою ответственность и старшинство в семье, старался выглядеть солидно. – Он и их потерял?!

– Увы, да, – подтвердила я. – Он не смог оплатить квартиру для Ивана деньгами со счетов рынка, потому что главный бухгалтер отказалась эту платежку подписывать, и тогда Семен не придумал ничего лучше, чем взять ссуду в банке. Только вернуть ее он вовремя не сумел, вот без акций и остался.

– Так у него квартира есть? – воскликнул кто-то из Андреевых. – Вот вам и деньги!

– Да нет у него квартиры, – объяснила я. – Не срослось там что-то, а деньги он уже потратил.

В обрушившейся на комнату мертвой тишине все медленно повернулись к Семену, который сидел, обреченно повесив голову, и молчал – да и что он мог сказать?

– А скажи-ка ты мне, Семка, – подал наконец голос Федор. – Как это ты умудрился все, что Клава десятилетиями наживала, за три месяца спустить?! Может, это талант у тебя такой? Может, мы чего-то в тебе не разглядели? Ты не стесняйся, говори, а мы, дураки, тебя, умного, послушаем! Ты посоветуй нам, что теперь с этими бумажками делать? Может, действительно в нужнике им самое место? Кто их теперь у нас купит?

– Я! – раздался спокойный женский голос.