— Что-что, ничего! Ты меня Олей назвал, а я спросила просто. И да, головой я ударялась, — и девушка уверена, что это так, но она все равно не знает, почему она в этом уверена.
В некоторой степени Стогова уже и сама ничему не удивляется, она спокойно смотрит на Мишу и ждет его реакцию на эту «Олю».
«Оля? — продолжает думать Лиза, проводя какие-то не до конца ей понятные параллели, — Оля. Ольга. Ольга Горшенева. Что? Кто это? Ольга Горшенева?».
— Слушай, ну оговорился, наверное. Я сам не понял, так что не психуй, — тут же пыжится Горшенев и, хватая Лизу за кисть, ведет за собой, при этом она едва поспевает за ним. Что ее рост против «горшеневских» длинных ног? А бедра, кстати, у него офигенные. Она ловит себя именно на том, что, плетясь чуть позади Михи, таращится на его ягодицы и бедра.
«Поглядите-ка, — мысленно усмехается блондинка, — во мне девица пробудилась. Девица, залюбовавшаяся ягодицами. Ого, почти рифма. Может сказать Михе? Он точно заценит».
— Миша, — окликает Лиза, глупо хохотнув, но осекается, когда случайно скользнув взглядом по лицам столпившихся в парке людей, замечает нечто невразумительное, нечто несуразное, то, чему она тут же у себя в голове дает прозвище — Безликий. И это слово как нельзя лучше характеризует человека в черном похоронном костюме, который стоит чуть поодаль от этой толпы и, наверное, смотрит прямо на нее. Лиза не видит этого наверняка по одной ужасающей, леденящей душу причине: у Безликого нет лица*. Вполне логично, потому-то он и Безликий.
— Ты его видишь? — вырвав свою руку из пальцев Горшенева, спрашивает Стогова, но сама не отрывает глаз от странного существа, которое она воспринимает во всем том безумии, что плодится в ее голове, очень даже своевременно появившимся. Вовремя и к месту. Он, как посланник, стоит никем незамеченный и ждет.
Лиза делает шаг в его сторону, и неестественно длинные руки Безликого вдруг приходят в движение, начиная болтаться как веревки на сильном ветру, будто в них совсем нет костей.
— Блять, ты меня достала! — орет Горшенев позади Лизы, за шмотки отшвыривая ее в сторону, а мимо тут же проносится мотоциклист.
Все прекращается. Безликого нет. Лиза ошеломлена. Она пялится на Мишу, который непонимающе и злобно смотрит в ответ, а потом он разводит руками, спрашивая на повышенном тоне:
— Что на этот раз? Увидела мужика без лица? — выдает Миша, а Стогова прищуривается, вглядываясь в глаза Горшенева.
— Да, — неуверенно признается она.
Тот цокает, матерясь, потом взмахивает рукой и, резко крутанувшись, идет прочь, но на ходу все же бросает:
— Скажи еще, что у него были длиннющие конечности.
Стогова провожает Миху совершенно спокойным взглядом, тихо говоря:
— Да, так и было.
Неизвестно, как Миша смог услышать шепот Лизы, но он оборачивается:
— Малявка, иди домой, а. Вся твоя мистика — хуйня.
Вот это Миха Горшенев. Вот в этом весь он. Сказал, как отрезал.
Лиза помнит о том, что его дико бесят все эти потусторонние штуки. Он просто не верит в это. Но почему тогда так легко воспринимает «заскоки» Стоговой? Или он просто считает ее психически нездоровой? Возможен и такой вариант, а вообще…
Как много она помнит о нем, и совсем ничего, почти ничего о себе…
***
Лиза сидит на кухне. Мама готовит блинчики. Вот им хочется вечерком поесть блинчиков.
Это та самая квартира, в которой Стогова Лиза провела все свое детство, только тогда у нее еще был отец. Потом он ушел. Все как обычно. Лиза осталась с матерью.
Это она точно помнит. Помнит и шкафчики, сиреневые с глянцевым блеском, и вытяжку, всегда начищенную до блеска, и красивый темно-коричневый ламинат на полу. Она помнит маму с ее ясными зелеными глазами — чуточку светлее, чем у Лизы — и каштановыми волосами. Помнит ее улыбку. Также Лиза уверена, что раньше она и сама была брюнеткой, но, покончив со школьным обучением, осветлилась и принялась экспериментировать с цветом волос.
А вот с возрастом у Лизы немного не ладится. То есть она предполагает, что ей лет двадцать шесть, но какое-то внутреннее сомнение убивает напрочь всю уверенность. Однако спрашивать маму о своем возрасте — это дико глупо и непредусмотрительно. Мама будет волноваться. Это ни к чему Лизе.
— О ком грустишь, моя красавица? — интересуется Марина у дочери. — Утренняя прогулка разочаровала?
— Ну… не то чтобы… постой, а ты откуда знаешь об этом?
— Как откуда? — искренне удивляется Марина и, отвлекаясь от готовки, оглядывается на Лизу. — Миша приходил. За час до того, как ты вернулась с прогулки. И… знаешь, дочурка, он говорил немного странные вещи.
— Какие это вещи? — напрягается Лиза и подается вперед, едва ли не опрокинув любимую кружку с чаем.
— Лиз, ты что с ним имеешь общего? — спрашивает мать у девушки. — Взрослый мужчина… хотя ладно, допустим, разница не такая уж и большая. Но меня удивляет то, что ты попала к нему в группу. Я тебя постоянно жду, Лиза, — это звучит довольно странно, вполне предсказуемо, но отчего-то странно. Так считает Лиза. — Тебя вечно нет дома. Я жду тебя. Лиза. Слышишь меня?