Фантазм

Дыхание перехватило: раны душевные были куда тяжелее телесных ран, но они справятся и с ними! Не могут не справиться… Он целовал юношу так, как если бы это был первый и последний раз, как если бы от этого зависели судьбы мира… хотя что значит мир по сравнению с одной улыбкой его негаданного сокровища! Фейран ласкал неуверенно приоткрывшиеся навстречу губы, отдавая и нежность, и страсть, как будто пытаясь забрать всю боль, которую пришлось испытать Айсену за его короткую жизнь. Принести ему если не исцеление, — на него нужно время, — то хотя бы немного облегчения. Как будто в его ладонях сейчас лежало разбитое сердце мальчика, а он пытался собрать осколки на свои места и затянуть трещины…

Слова пришли потом:

— Этот сон не кончится, любимый.

Эпилог

Раньше Фейран не обращал особого внимания на это место в доме — подумаешь, фонтан! Он там всегда был, да и по статусу положено уважаемому лекарю, приглашаемому в столь же уважаемые дома.

Теперь же он вдруг всем сердцем полюбил преобразившийся уголок, и увитая зеленью беседка у «каскада слез» стала для обоих не только своего рода символом примирения, но просто дарила некий островок совершенно особой тишины и как ни странно — уединения, наполненного успокаивающим журчанием воды… Он часто просиживал здесь вдвоем с Айсеном, тихо беседуя, — за два года разлуки накопилось много не сказанного, да и до того разговоры между ними были не частыми, — или с удовольствием слушая, как юноша наигрывает что-нибудь…

Айсен по-прежнему необъяснимо предпочитал возвращенный ему старый саз, вместо инструмента, подаренного сразу же, как только Фейран заметил его проснувшийся одновременно со стремлением к жизни интерес к музыке. На напоминание о гитаре молодой человек только рассмеялся и предложил отложить ее приобретение до тех пор, пока он не сможет заняться им самостоятельно. И упорно отказывался принимать от мужчины какие-либо подарки, даже самые мелкие.

Похоже, гордость в нем брала свое за все то время, когда ее заставляли молчать! В этом тоже была своя радость и свое счастье, хотя к нему еще предстояло привыкнуть. Как и к тому, что он теперь не один, каким бы соблазнительным себя не выставляло одиночество иногда…

Фейрану нравилось просиживать здесь, пока он пытался восстановить по памяти записи, изъятые инквизиторами, а его выздоравливающий любимый мальчик дремал рядом в уютном гнездышке из подушек и покрывал. Это был уголок покоя, в котором так нуждались оба, и одновременно залог одного будущего на двоих.

Правда, этим утром Фейран был в беседке один, хмуря брови по мере прочтения только что полученного послания, а когда поднял голову на легкий шорох — нахмурился еще сильнее:

— Зачем ты встал? — упрекнул он Айсена. — Я же просил!

Юноша протестующе взмахнул ресницами:

— Я хорошо себя чувствую!

— А я уже объяснял: травмы были очень серьезными, и ты не двигался долго. Если перенапрячь мышцы и суставы теперь — ничего путного не выйдет, — под конец своей менторской речи, мужчина поднялся, отложив свиток, и обвил руками тонкую фигурку юноши на порожке, одновременно поддерживая его и обнимая.

— Я всего лишь спустился по лестнице, — Айсен вздохнул. — И ноги болят куда меньше, чем после твоих водных экзекуций!

— Значит, все-таки болят, — подытожил спор Фейран.

Мужчина подхватил любимого на руки, усаживая, и шепнул прямо в губы, обдав теплом дыхания:

— И знаю я твое «совсем немного»!

Впрочем, юноша больше не протестовал, полностью отдавшись поцелую. До протестов ли, когда губы возлюбленного ласкают его, язык скользит по небу, снова гладит то одну захватываемую в нежный плен губу, то другую, а потом опять проникает вглубь и с легкими касаниями кружит вокруг языка… А когда поцелуй иссяк, Айсен спрятал лицо на груди мужчины, и поудобнее устроился в тесном кольце его рук, нежась и блаженствуя.

Говорят, к хорошему привыкаешь быстро, но реальность пока превосходила самые смелые и откровенные его мечты. И в глубине души жил страх, что в любой момент волшебство может окончиться. Умом он понимал, что его можно назвать навязчивым и даже капризным временами, было неловко и стыдно, но… каждая минута, проведенная вместе, становилась бесценным даром.

А каждый миг порознь едва ли не самым страшным испытанием из всех!

— Письмо пришло? — спросил Айсен, чтобы хоть что-то сказать и оправдаться за помеху в своем лице.

Фейран подтверждающее мурлыкнул в темные волосы над ушком, наслаждаясь близостью и чувством уверенности оттого, что самое дорогое — вот оно, ерзает под боком.

И подавил вздох:

— От Филиппа. Еще одно тебе, от Флева…

Он знал, с каким нетерпением Айсен ждет весточки от людей, ставших ему семьей, и понадеялся, что Кантор окажется умнее брата и обойдет в своем письме некоторые вопросы. Разумеется, Айсену было необходимо знать, что человек, причинивший ему столько боли и зла, мертв. Однако подробности этой истории лишь еще больше ранят отзывчивое сердце, и предстояло еще подумать, как смягчить реакцию юноши, которая наверняка будет очень острой.