– Завтра утром я уезжаю, а ты говорила, что сегодня мы будем все знать про фантом.
– Будем, – подтвердила Оана.
– Потому я пришла.
– Я хочет рассказать потом… или ты хочет сама все видит?
– Да… – Ира не знала, хотела ли она что-нибудь видеть, но отступать было поздно.
– Хорошо. Только ты сидеть, молчат и ничего не говорит.
Дверь открылась шире, и Ира вошла. В комнате, кроме стандартного набора мебели, помещался большой стол и трюмо с набором косметики; стульев было два. Ира опустилась на один из них, стоявший в самом углу. Лампа горела также тускло, как и во всем доме. Ира увидела на столе четыре свечи в обычных стеклянных банках и нож, похожий на тот, которым дома она резала овощи. Все это напоминало фарс, если бы не какая-то гнетущая атмосфера комнаты. Ира не могла объяснить, с чем это связано, но, вроде, воздух стал густым и липким, почти осязаемым – его хотелось стереть с лица, как слой крема, на пещеру в Сокольих горах он не походил – здесь отсутствовал тот ужасный аромат смерти.
Оана подошла к столу и чиркнула спичкой. Мгновенно в углу возникла ее тень, большая и черная. Ира даже вздрогнула, но в следующий миг поняла, что ничего страшного не происходит. Оана зажгла по очереди все свечи и долго смотрела на них. Ира тоже. Четыре ярких язычка на фоне черного не зашторенного окна – они, вроде, успокаивали.
Оана перенесла свечи на трюмо, и когда они отразились во всех трех зеркалах, стало казаться, что их двенадцать, так как невозможно было определить, где настоящие, а где отражения. Оана заговорила по-румынски – сначала медленно и протяжно, потом быстрее, и потом снова медленно. Так продолжалось несколько раз, пока она не схватила нож и не полоснула себе по руке. Ира чуть не вскрикнула от неожиданности, но успела вовремя зажать себе рот. Продолжая заклинание, Оана смотрела на руку, из которой сочилась кровь. Когда она образовала тоненькую струйку, сбегающую с ладони, Оана поднесла руку к свече так, чтоб капелька упала прямо в огонь. Свеча зашипела и стала коптить, а расплавленный воск превратился в кровавые слезинки. То же самое она проделала с остальными свечами.
Неожиданно Оана замолчала, оборвав себя на полуслове, и Ира увидела, как копоть от всех двенадцати свечей собирается воедино, и этот столб начинает расти, обретая человекоподобные формы. Выглядело все настолько жутко, что зря Оана предупреждала о молчании – при всем желании Ира не смогла б вымолвить ни слова.
Черный силуэт вырос до потолка. Ира совершенно отчетливо видела офицера в мундире и фуражке. Оана что-то спросила, и самое поразительное, что силуэт качнулся и заговорил голосом, похожим на звук старой патефонной пластинки. Это было не какое-нибудь там, блюдечко, ползающее по столу! Он разговаривал вполне членораздельно; жаль, что Ира не могла понять, что он говорит. Она сидела, затаив дыхание, а Оана, казавшаяся совсем маленькой рядом с черной тенью, продолжала беседу монотонным заунывным голосом.
Ира не знала, сколько все это продолжалось, но ей показалось, бесконечно долго. Наконец, Оана произнесла какое-то короткое слово, и тут произошло нечто, вообще, не поддающееся никаким законам природы. Копоть начала двигаться в обратном направлении, словно втягиваясь в свечи, а фигура при этом стала уменьшаться. Свечи горели все более тускло, и когда, наконец, фигура целиком втянулась в них, погасли, рассыпавшись мелкими искрами. Только сейчас Ира обратила внимание, что оставшиеся огарки сплошь красного цвета – от белого воска не осталось ни единой полосочки.
Свет лампы вернул комнату в первоначальное состояние. Оана откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Просидев так некоторое время, она вздохнула и повернулась к Ире.
– Ты говорит правда. Это был Александр Балабан. Он мертвый в сорок второй год. Теперь он будет снова живой. Скажи, в том доме, кроме тебя, есть другая женщина?
– В смысле? – Ира не поняла вопроса, настолько далеким было все, что осталось в Воронеже.
– Она будет иметь его ребенок.
Ира вдруг представила Димину жену такой, какой видела ее тот единственный раз – истерично орущей стоя посреди комнаты.
– Через девятый месяц будет ребенок, и Александр Балабан уйдет насовсем. Он будет тот ребенок, понимаешь?
– Понимаю. Но почему он выбрал именно ее?
– Почему ребенок будет ее? – уточнила Оана.
– Да.
– Раньше он хочет твой ребенок, но ты не можешь иметь.
– Почему же он сделал «бух»?
– Он тогда не знает тебя. Он думал, ты… хорошая. Не хорошая, а… не знаю, как сказать…
– Я поняла. А потом он узнал?
– Да.
– Он что… – Ира не знала, какое слово лучше употребить «имел», «трахнул», «любил», – он был со мной?..
– Он был внутрь тебя. Он смотрел, что там есть. Он входил… не как мужчина, понимаешь? Он входил, – она ткнула пальцем себе в рот, – здесь. И смотрел.
– А как мужчина, он войти не хотел? – обиделась Ира.
– Он хотел. Он просто хотел иметь тебя, но там нет гор. Он не тратит энергию. Ему надо ребенок, понимаешь?
– Понимаю, – Ира невесело кивнула – опять ее предпочли другой! И так всегда!..