- Вы не правы, - возразила Фрэн. – Или вы не знаете, что моральный кодекс древнего египтянина почти во всем совпадает с христианским?
Он хмыкнул.
- Это только слова, Фрэн… Люди и сейчас идут на поводу у своих инстинктов, что говорить о вашем времени.
Девушка засмеялась.
- Это так. И я не думаю, что это плохо. В инстинктах соль жизни, мистер Бернс.
Они вдруг осознали, на какую тему разговаривают, и осознали, почему. Смущенно отвернулись друг от друга.
- Алджернон, я могу вам, конечно, описать, как выглядели люди из моих снов. Но что вам это даст? – проговорила Фрэн.
- Вы рассказывайте, - спокойно ответил археолог. – А потом выяснится, что это даст. Рассказывайте. Можете опустить сами знаете, что.
Она принялась рассказывать, выпрямившись и сложив руки на коленях – пересказывая все подробности быта и поведения древних египтян, которые могла вспомнить. Бернс слушал очень внимательно, не перебивал. Фрэн было почти стыдно за отрывочность своих воспоминаний – она никак не могла составить из них цельную картину жизни египтянки Тамит.
Когда слова иссякли, археолог заметил:
- Печальную жизнь провела ваша предшественница. То есть вы.
Фрэн взглянула на него.
- Почему – я?
Почему-то ей вдруг сразу захотелось отрицать свое отношение к Тамит, услышав о своей идентичности с нею из чужих уст.
- Потому что, вероятнее всего, это именно вы, - ответил Бернс. – Разве вы сами для себя это не признали? И ваш характер…
- Он так плох? – воскликнула Фрэн.
- Вы – это вы, - ответил археолог. – Но вы изменились, Фрэн. В этой жизни вы другая.
- Разумеется, другая! – с неожиданным гневом на чье-то провидение воскликнула она. – Я вообще не имею отношения к этой женщине, я не могу быть…
- Вы же смелая женщина, - сказал Бернс. – Стыдно идти на попятный, Фрэн.
Он помолчал, а потом вдруг сказал:
- Знаете, я на самом деле ничего не утверждаю, потому что признавать такие вещи – крайний шаг для ученого, почти что крест на его карьере… теперь, и так, я думаю, будет еще долгое время.
Алджернон Бернс снова замолчал, потом прибавил:
- На смерть должно быть наброшено покрывало тайны, Фрэн. И хорошо, что перемен в этом не предвидится. Но я не собираюсь относить себя к тем самоуверенным материалистам, которые заявляют, будто отдернули это покрывало и выяснили, что под ним ничего нет.
Их взгляды встретились.
- Материализм в этом смысле – тоже вера, Фрэн… Часто слепая…
- Какой вы умный человек, - негромко, почти с благоговением сказала молодая женщина.
- Это не мои идеи, - ответил археолог. – Но я согласен с тем, что их авторы – очень умные люди.
Алджернон Бернс вдруг широко улыбнулся.
- Теперь, наверное, вы понимаете, почему я порвал со своими британскими коллегами? Я был слишком глуп тогда, чтобы держать при себе свои соображения. Теперь я поумнел. Я делюсь ими только с теми людьми, которые способны их правильно воспринять.
Они еще несколько мгновений молчали, слушая тишину и свои сердца.
Потом Бернс поднялся, подошел к своей сумке, которую оставил на полу, и достал оттуда чистую тетрадь и карандаш.
- Будем анализировать информацию, - сказал он.
После часа жаркого обсуждения Алджернон Бернс и Фрэн пришли только к нескольким более или менее твердым заключениям.
Она видела эпоху Нового царства, вероятнее всего, пик расцвета империи – четырнадцатый-тринадцатый век до Рождества Христова.
Она жила в доме одного из высших “пророков Амона”, четверых главных жрецов Амона в Фивах. Скорее всего, это был сам “великий ясновидец”, или верховный жрец Амона, одно из самых влиятельных лиц в Египте. Точнее ничего установить не удавалось – характер архитектуры, одежды, обращений, жестов можно было отнести к большому отрезку времени.
- Скверно то, - нахмурившись, сказал Алджернон, - что история Египта… очень растянута во времени в сравнении с европейской. Скажем, мода египтян не менялась на протяжении столетий, как и их жизненный уклад.
- У египтян просто было другое восприятие времени, - ответила задетая Фрэн. – Они мыслили категориями вечности, Алджернон. Вы же это знаете.
- Да, но мне очень трудно это постичь, - сказал археолог. – Вам, должно быть, легче…
Они снова посмотрели друг на друга.
- Мне кажется, Алджернон… многое я могла бы понять на месте, - сказала Фрэн.
- На месте раскопок? – уточнил он.
- Я могла бы… найти, - пробормотала она, почти промурлыкала. Глаза ее сощурились, как у довольной кошки.
Найти тех, кто притеснял ее тогда, три тысячи лет назад. Что бы сказал верховный жрец, его жена и дети, узнав, что их посмертное достояние растаскивают, что их самих могут достать из гробов и выставить на всеобщее обозрение?
“Разве не то же самое могут сделать с моим телом? - подумала Фрэн. – Разве лучше с ним обращались при жизни?”
- Найти тех, кого вы знали при жизни? – уточнил глубоко взволнованный Алджернон.
- Может быть, даже себя саму, - ответила она.
Улыбнулась потрясенному коллеге. Даже для него, с его широкими взглядами, такое было слишком.
- “Тела проходят”, как говорили древние египтяне, - сказала Фрэн. – Это только прах, мистер Бернс.
После паузы, которую он не прерывал, молодая женщина снова заговорила.