Фантом. Последние штрихи

«Сколько времени нужно провести в сумасшедшем доме, чтобы почувствовать себя в нем своим?» – подумал я и повернулся к Лине.

– А какой твой любимый фильм, малышка? – спросил я, не узнавая свой голос.

– «Река, не текущая вспять»[30],– ответила она без раздумий. – Мой самый любимый момент, когда Мэрилин Монро произносит: «Чем дольше живешь, тем меньше переживаешь».

Нордхэген улыбнулся безумной улыбкой.

Лина улыбнулась с любовью.

Я перевел взгляд с одного на другую. Затем еще раз медленно осмотрел каменное помещение и коллекцию изуродованных тел, в которых насильно поддерживалась жизнь. Добро пожаловать в ад. В Нордхэгенвилль.

Я оскалился им в ответ, подобно тому как обнажают зубы в критических обстоятельствах животные.

11

Экскурсия еще не окончилась. Нордхэген по очереди подвел меня к каждому ящику и рассказал об их обитателях. Но я не особо слушал, что он говорил, это безумное зрелище ввело меня в ступор. Как я понял, большинство его людей, как он их называл, были ему не знакомы.

Бомжи, бродяги, отбросы общества. Но было несколько исключений: преподобный, человек, убивший жену и няню, кажется его звали Лукан, и психиатр, автор нескольких книг, который однажды таинственно исчез. На самом деле он попал в плен к Нордхэгену и диагностировал у него нарциссизм, чем привел того в восторг.

Особенно Нордхэген гордился своим командным пунктом. Здесь он мог включать фильмы и музыку, контролировать питание, мониторить автоматические функции, или сантехнические работы, как он их называл, и следить за физическим здоровьем своих пленников. Я обратил внимание на электроды, прикрепленные к их телам. Нордхэген с гордостью объяснил, что разработал собственную систему жизнеобеспечения. Консоль под киноэкраном была вспомогательной контрольной системой, более простой, но удобно расположенной.

Все это, бесспорно, впечатляло. Монументальное свидетельство того, как далеко может зайти неконтролируемая навязчивая идея. Перед тем как покинуть командный пункт, Нордхэген поставил музыку, чтобы успокоить подопечных. Наверное, это была запись телевизионной программы, потому что сначала раздались аплодисменты, а голос диктора объявил Макса Байгрейвза, который исполнил песню «Под сводами».

Рядом с командным пунктом располагались кладовая с инструментами и комната отдыха Нордхэгена. В ней находились шкаф с чистыми белыми халатами и фартуками, ванная с душем, туалет, раскладушка и постельное белье. Рядом с комнатой отдыха был небольшой аптечный пункт размером со стенной шкаф. Пространство от пола до потолка занимали полки, заставленные склянками с лекарствами и химикатами. В последней комнате находилась операционная. Не самая большая, но отвечающая целям Нордхэгена. Мое внимание привлекло не знакомое медицинское оборудование, а слив в каменном полу и свернутый шланг, висевший на стене и присоединенный к крану. Эти два предмета красноречиво говорили об этом месте.

Очевидно, Нордхэген потратил огромное количество времени, сил и денег на свою мрачную фантазию. Ему удалось воплотить в жизнь сценарий, с которым не сравнится ничье воображение. Или почти ничье. Я находился в компании демиурга. Что бы ни произошло, Нордхэген не проиграет. Он уже и так многого достиг, воплотив свою безумную мечту. То, что другим людям пришлось стать ее пленниками, казалось не столь важной, хотя досадной, деталью. Но, с другой стороны, в них был весь смысл. Фантазия существовала для них, а они – для нее.

– Что ж, я вынужден покинуть вас на некоторое время, – сказал Нордхэген, когда мы вышли из операционной. – Я угощу их мартини, а потом поработаю с документами наверху. Оставлю вас в компании Лины.

Он мог даже накачивать их алкоголем. Я был рад, что он уходит. Мне хотелось какое-то время побыть подальше от него. Нордхэген нервно откланялся, и я понял, что он тоже рад, что уходит. Его происходящее тоже шокировало, возможно, даже больше, чем меня. Он сильно рисковал, раскрывая свой секрет мне, незнакомцу. Он полностью обнажил предо мной свое безумие, свою чудовищную фантазию. Я был всего лишь зрителем, а он мог потерять все. Я мог его понять, но ни капли не сочувствовал старому дураку.

Из темноты возникла Лина с двумя большими бокалами. Я осушил свой одним глотком в надежде, что алкоголь начнет действовать поскорее. Мы сели на холодный каменный пол, расположившись так, чтобы не видеть тех несчастных. Какое-то время мы молчали. Лина просто сидела рядом и наблюдала за мной. Ей нечего было сказать, поэтому она ждала, пока я поделюсь своими мыслями.

– И где же, – начал я наконец, – он проходил свою производственную практику?

В Аушвице?

– Нет. Он даже не немец.

– Может, и нет, – сказал я. – Но я не мог не заметить признаки арийского превозмогания.

– Что это значит?

– Не знаю. Но, по-моему, я говорил тебе, что согласен быть частью твоей фантазии. Не его.

– Путь в мою фантазию лежит через его.