– Что будешь делать с ямой в крипте?
– Не знаю.
Теперь эта яма представляла собой единственную проблему. Можно сколотить крышку из досок и залить ее цементом, чтобы она оказалась на одном уровне с полом. Но свежий цемент будет выделяться в центре старинного каменного пола, как бы я ни пытался замаскировать его пылью и грязью. Что вызовет больше подозрений у потенциальной ищейки – участок, недавно залитый цементом, или открытая яма с негашеной известью? Мы решили, что новый цемент всегда навевает мысли о захороненных под ним телах. Мы поместили над ямой пару деревянных рам и накрыли их листом фанеры. Теперь яма выглядела «безобидно», и никто не подумает, что мы что-то в ней скрываем.
Прежде чем накрыть яму, я решил обследовать ее с помощью швабры. Так ничего и не нащупав, выбросил швабру туда же. Мне начинала нравиться эта дыра в прошлое. Без нее у нас с Линой было бы меньше пространства для маневра.
Вся работа по уничтожению королевства Нордхэгена завершилась в пять этапов с перерывами на еду и сон. Я потерял счет времени и чувствовал, будто ползу по темному тоннелю в надежде, что он куда-нибудь меня выведет. Нордхэген прибывал в искусственной коме и больше не доставлял никаких проблем. Но я знал, что у нас кончается время. Старик еще был жив, но его состояние ухудшалось. Цвет его кожи стал мертвеннобледным, дыхание ослабло. Было очевидно, что диета и снотворное, прописанные нами, не идут на пользу его и без того нездоровому организму.
Когда с погребом было покончено, у меня появились неожиданные сомнения. Раньше я думал, что с легкостью убью Нордхэгена, но теперь сомневался. Действительно ли необходима его смерть? Может, лучше привести его в чувство и объяснить ситуацию таким образом, чтобы он с ней смирился? Все зависит от Лины. Я – новенький, предатель, которого легко вышвырнуть вон. Но если Лина дорога Нордхэгену, сможет ли она его успокоить? Или ее предательство ранит его сильнее, чем мое, и он придет в ярость?
Мне не хотелось думать о Нордхэгене как о живом, активном враге. Без его королевства у него останемся только мы, и именно на нас он сосредоточит то, что осталось от его извращенного сознания. Не было причин на то, чтобы продлевать жизнь этого человека. Его надо убрать. Ему пора вернуть билет Создателю.
Мы подождали полтора дня, пока не наступила пятница, потом позволили сознанию Нордхэгена проясниться до полубессознательного. Его трясло, и на лице отразились муки адской головной боли. В полдень мы надели хирургические перчатки и начали поить его виски. Первоклассным односолодовым. Видимо, его желудок не был готов к таким потрясениям. Он постоянно кашлял и стонал, но мы продолжали вливать в него напиток. Он поскуливал между глотками. Когда он отказался открывать рот, я сходил на кухню за воронкой и вставил ее ему между зубов, пару раз отвесив пощечину. Потом наполнил воронку виски и зажал ему нос. Немного жидкости вытекло из уголков его губ, но основную порцию он проглотил. Такой метод оказался очень эффективным. Когда алкоголь завладел им, он перестал сопротивляться. Я убрал воронку, и он стал пить самостоятельно. От нас требовалось только наполнять его бокал и следить, чтобы он не тратил время зря. Надо было влить в него как можно больше алкоголя за короткий срок.
Одной бутылки было бы достаточно, но я откупорил вторую. Его сознание прояснялось на несколько секунд, а потом снова отключалось. На лице возникла глупая улыбка, которая осталась до самого конца. Он пил и с теплотой смотрел на меня и Лину, словно мы оказывали ему услугу. Возможно, так оно и было. Я не был уверен, сам ли я решил убить его, или Лина тайно подвела меня к этому, или сам Нордхэген хотел, чтобы я это сделал. В любом случае, все пришло к одному.
– Улыбайся… сладостная, сладостная тьма, – пробормотал Нордхэген.
Да, он осознавал, что происходит, и улыбался. Хорошо, подумал я – и снова поднес стакан к его губам. Его веки отяжелели, он смотрел вперед невидящим взором. Я наблюдал за тем, как он ускользает, и вдруг осознал, что мы больше не сможем воспользоваться «Фезерс». Жаль.
Пока я вливал в него виски, Лина по очереди вложила обе бутылки ему в руку. Позже я сделал то же самое со стаканом.
Он продержался дольше, чем я ожидал. Это только подтвердило мои опасения о том, что он мог бы прожить еще несколько лет. Я возрадовался тому, что мы взялись за дело. С каждой минутой наше решение казалось все более оправданным. Нордхэген почувствовал, что ему настал конец, и попытался приподняться.
– Смерть… забавная штука…
Я хотел оттолкнуть его, хотел его заткнуть, но не мог.
– Все равно что помогаешь… родиться пустоте… Главное… глубоко вздохнуть… чтобы этот вздох стал последним…
Отдаю ему должное, он пытался. Его грудь раздулась, серое лицо покрылось сначала красными, потом пунцовыми пятнами и наконец стало пепельно-белым. Но из его легких вышел лишь слабый вздох.
– Черт, – выругался он.