Фантомная боль

Сейчас картинки прошлого вдруг посыпались из памяти, как те фотографии из лопнувшего конверта. И так же, как тогда, подступил страх: не успеть, никак не успеть, ничего не получается. Надо собрать, засунуть картинки, обрывки, осколки назад, в дальний темный угол, и не смотреть, не смотреть. Нечего смотреть, все давно прошло. Все прошло, говорят с удивлением и облегчением, когда немилосердно разболевшийся зуб вдруг перестает ныть. Только не нажимать, не трогать. Тронешь – и раскаленная иголка опять воткнется в десну, и зуб станет размером с голову, будет не голова, а один сплошной больной зуб. И весь мир станет одним сплошным больным зубом.

Не трогать, не смотреть. Некоторые осколки теплые, гладкие, как цветные камушки на морском берегу. Другие – колючие, ядовитые, жгучие. И не разобрать, где какие. Пусть уж лежат все скопом в дальнем чулане памяти, в темноте, в пыли и забвении.

Настя знает, что смотреть нельзя, и все равно смотрит.

Вот Анжелу собирают в первый класс.

Всякие прекрасные вещи к этому дню покупали все лето: портфель, форму, новые туфельки, белые гольфы с забавными помпончиками. Один, когда выкладывали покупки, оторвался, и Настя его потихоньку спрятала – ну никак было не удержаться, все равно ж никто не заметил. Помпончик был беленький и пушистый, как маленький птенчик. Настя гладила его одним пальцем и шептала «шу-шу-шу», пальцу было мягко, а губам щекотно. Но помпончик скоро замусолился, стал серый и некрасивый, пришлось тайком выкинуть его в мусорное ведро.

Непорядок с гольфами обнаружился за день до Первого сентября: на одном есть помпончик, на втором – нет. Надо же, как мы невнимательно в магазине смотрели, вздохнула мама и отрезала и второй помпончик. Все равно ж гольфы и без них были распрекрасные! И все «первоклассные» приобретения тоже были первоклассные! Как самая раскрасавишная красота!

У парадного белого фартука на плечах – громадные пышные оборки. Как крылья. По краям крыльев – кружева, и на белом воротничке, и на манжетах – такие же. И банты тоже как крылья. Ленты широченные, полупрозрачные и блестящие. Они переливаются и меняют цвет: если положить рядом что-нибудь синее, лента голубеет, если красное – розовеет. Банты жесткие и все время слетают с волос, так что пришлось завязать их заранее и пришить к скучным резинкам. Но если не присматриваться, то резинок не видно, кажется, что банты держатся сами по себе.

В новеньком, вкусно пахнущем кожаном портфеле таятся неисчислимые сокровища. Книжки в плотных прозрачных обложках, такие же обложки, но потоньше – для тетрадок, сами тетрадки (в клетку и в линейку), альбом для рисования и пенал, словно сундучок с драгоценностями. Четыре простых карандаша (вот странно, думает Настя, почему они «простые», если рисуют черным или серым), восемь цветных, три ластика, фломастеры, еще фломастеры, только с тоненькими, как иголочки, жалами, и еще с плоскими, широкими, они называются «маркеры», и – в специальном отделении, да еще в своей собственной коробочке с прозрачной крышкой – сказочно красивая авторучка. Ну зачем девочке настоящий «Паркер», вздохнула мама, а отец ответил, что Анжела – умница и старшая, поэтому так надо. «Настоящий Паркер» потерялся весной, когда Анжела заканчивала первый класс. Анжела плакала, а отец сказал: «Это пустяки, главное, чтоб ты сама была умницей, а писать можно чем угодно».

Вообще-то ручку стащила Настя, ведь осенью идти в первый класс предстояло уже ей, значит, ей тоже нужно что-нибудь «настоящее», правда? Она спрятала ручку во дворе, в дырке под заборчиком, чтоб лежал до осени, а через несколько дней поняла: взять сокровище в школу она не сможет – увидят, начнут допрашивать, накажут, конечно. Настя долго била по «настоящему Паркеру» половинкой кирпича – чтоб совсем вдребезги, чтоб не узнали – и плакала. Ручка была очень красивая.

Но все это будет потом, весной, а Первого сентября «настоящий Паркер» уютно лежит в своей коробочке, в пенале, в портфеле, который несет порозовевшая от волнения Анжела.

Настя любуется старшей сестрой и думает: как все глупо устроено, почему нельзя пойти в первый класс вместе? Сейчас шли бы рядом, обе с бантами, в фартуках с крыльями, с вкусно пахнущими портфелями. Ужасно глупо и даже обидно. Анжела шепчет ей на ухо: «Когда ты пойдешь в школу, я уже все-все-все буду знать и все-все-все тебе расскажу! И ты будешь все знать заранее!»

На будущий год нарядная Анжела (не мама, не папа, Анжела!) ведет такую же нарядную – крылатый фартук, банты, вкусно пахнущий портфель с сокровищами (хотя и без «настоящего Паркера», осколки которого были закопаны под заборчиком в углу двора) – Настю туда, где стоят первоклашки и толстая женщина в синем костюме. Это учительница, ее смешно зовут Ксения Семеновна, почти как «сим-сим, открой дверь» из сказки. Анжела шепчет Насте последние наставления и уходит к своему классу.

В наставлениях Анжела не отказывает никогда. Да и в любой другой помощи.