Фантомная боль

Андрей не спрашивал, послушалась ли Марина его советов, ходила ли в салон. И проверять – хотя позвонить было легче легкого – не проверял. Нет уж, поглядим на результаты, говорил он себе. Если результат будет, он будет виден без всяких объяснений или проверок. Если же ничего не изменится… Но эту мысль додумывать не хотелось.

И домой после работы возвращаться не хотелось.

Семья начала рассыпаться буквально на глазах. Марина с утроенным усердием набросилась на домашние дела: изощрялась в кулинарных изысках, чуть не каждый день проводила генеральную уборку, словно любая, самая крошечная пылинка была ее личным врагом. Наведение чистоты в Маринином исполнении начинало напоминать «Карфаген должен быть разрушен!».

Все попытки вытащить ее из раковины, куда она себя добровольно законопатила, терпели крах. Хуже того. Милая, приветливая, ласковая, заботливая Марина при любом намеке на «пора проснуться» превращалась в сварливую мегеру.

Скандал за скандалом, обвинение за обвинением вырастали каждый день из ничего, на пустом месте, именно они были теперь основной жизнью семьи. Никто больше не радовался совместным ужинам и воскресным обедам. Ну да, положа руку на сердце, эти совместные трапезы давно превратились в формальность, но ведь и зоной боевых действий до сих пор не становились. Анжела и Настя – и это, кажется, злило Марину сильнее всего – приняли сторону отца и наперебой уговаривали мать поухаживать за собой. Но это приводило ее либо в бешенство – молоды еще мать учить! – либо в слезливое уныние: что я за несчастная, даже собственные дочери против меня!

Поначалу Андрей Марине сочувствовал: действительно, трудно с бухты-барахты изменить образ жизни и отношение к себе самой. Но запасы сочувствия оказались небесконечны. С каждым скандалом, с каждой претензией («Почему это тебя моя внешность не устраивает? Столько лет устраивала, а теперь нет? Что еще за фокусы?») желание «навести мосты» все уменьшалось и уменьшалось.

В какой-то момент Марина вроде бы опомнилась, записалась в бассейн, начала наконец ходить к косметологам – в шкафчике над зеркалом выстроились ряды баночек, тюбиков и флакончиков, даже скандалить и демонстрировать обиды почти перестала.

Но… время было упущено.

Вздохнув, Андрей позвонил одному из своих адвокатов. Не из тех, кто обеспечивал юридические тылы в его компании, а тому, что помогал – или мог помочь – решить личные проблемы. Правда, и проблем-то такого рода вроде бы не было, но – умный человек готовит сани летом, а о спасательном жилете вспоминает еще на берегу, а не во время кораблекрушения. Кораблекрушение, знаете ли, такая штука, что может случиться даже с самыми осторожными капитанами. Так что есть ли проблемы, нет ли проблем, а хороший адвокат должен быть в запасе. Вроде как завещание впрок написать. И молод ты, и на здоровье грех жаловаться, и вообще… но – похмельный ремонтник, которого ты никогда в жизни не видел, роняет на тебя с крыши гаечный ключ, и… и привет семье. Да-да-да, как писал классик, кирпич на голову никому просто так не падает. Но, поскольку любой человек видит лишь свою собственную жизнь, причем изнутри, не сверху, и об этих «просто так» и «не просто так» ничего не знает, значит, случиться может всякое. Поэтому и завещание пусть лежит в банковском сейфе, и подушка безопасности в автомобиле пусть стоит, и спасательный жилет должен быть приготовлен. Не пригодятся – прекрасно. Но – мало ли. На всякий случай.

Андрей поужинал с адвокатом – весьма, кстати, недешевым, но хорошие специалисты дешевыми не бывают, это аксиома – в небольшом малоизвестном ресторанчике, в отдельном кабинете, разумеется. И дал команду подготовить документы для развода. Не только документы, конечно, а вообще весь комплекс: судью лояльного подыскать и так далее. Чтобы, если придется, можно было проделать эту малоприятную процедуру в мгновение ока, а не трепать себе нервы многонедельным бракоразводным процессом на радость журналистам светской хроники. Нет, это вовсе не означало, что Андрей собирался разводиться с Мариной прямо завтра. Да и вообще не собирался, по правде говоря. Но, следуя тому же принципу «готовь сани летом», подумывал: а вдруг соберусь? Неизвестно ведь, как дальше дело пойдет.

Может, так оно и тянулось бы годами. Тысячи и тысячи семей живут в той же атмосфере: внешнее благополучие, под которым – холодное безразличие всех ко всем. Но Андрея происходящие с Мариной перемены напугали глубже, чем он готов был показать. Даже самому себе. Он заталкивал этот страх в самую глубину сознания, но тот, затихнув на какое-то время, вдруг выскакивал, злобно скалился из зеркала – вот морщинки, видишь? А на висках-то, на висках – ага, седина! И нечего притворяться, что мужчина, как коньяк, с возрастом лишь лучше делается, приобретая благородную выдержку. Это дурацкое утешение придумали те, кому ничего, кроме утешений, уже не остается. Как там говорят? Старики любят давать хорошие советы, потому что уже не могут подавать дурных примеров? Честно, но обидно.