Фантомы

– Это значит, – ответила Дженни, – что на второй стадии поражения, где-то в течение шести-двенадцати часов, Т – сто тридцать девять постепенно уменьшает регулятивные способности мозга – те, которые управляют телом, устанавливают частоту дыхания, биение сердца, наполнение кровеносных сосудов, определяют работу различных органов… У пострадавшего начинает неровно биться сердце, ему становится очень трудно дышать, и постепенно у него перестают работать все железы и органы. Может быть, сейчас вам кажется, что двенадцать часов – это не так уж и долго, но, уверяю вас, пострадавшему они покажутся целой вечностью. Начнутся рвота, понос, недержание, всякие прочие выделения, сильные и почти непрерывные судороги… И если при этом будут поражены только эфферентные нервы, а остальная часть нервной системы останется незатронутой, то все это будет сопровождаться невыносимыми, ни на минуту не прекращающимися болями.

– То есть от шести до двенадцати часов сплошного ада, – подтвердил Копперфилд.

– Пока не остановится сердце, – сказал Хоук, – или же пока не перестанут работать легкие и человек просто не задохнется.

Некоторое время все молчали, только Нивен продолжал щелкать фотоаппаратом.

– Но все-таки мне кажется, в том, что здесь произошло, нервно-паралитический газ не виноват, – сказала наконец Дженни. – И даже такой, как Т – сто тридцать девять: все это никак не объясняет ситуацию с отрезанными головами. Прежде всего, ни у одной из обнаруженных нами жертв не было никаких признаков рвоты или недержания.

– Ну, – возразил Копперфилд, – возможно, мы имеем дело с каким-нибудь производным от Т – сто тридцать девять, которое не вызывает таких симптомов. Или с каким-то иным газом.

– Никакой газ не объясняет мотылька, – заметил Тал Уитмен.

– А также и того, что произошло со Стю Уорглом, – добавил Фрэнк.

– Мотылька? – переспросил Копперфилд.

– Вы не хотели слушать об этом прежде, чем увидите все собственными глазами, – напомнил генералу Брайс. – Но сейчас, мне кажется, настало время…

– Я закончил, – произнес Нивен.

– Отлично, – сказал Копперфилд. – Шериф, доктор Пэйдж и все остальные, пожалуйста. Мы будем очень признательны, если теперь вы все помолчите до тех пор, пока мы не закончим здесь всю работу.

Члены бригады генерала немедленно принялись за дело. Ямагути и Беттенби перенесли отрезанные головы в специальные контейнеры для проб, облицованные изнутри фарфором и снабженные герметически закрывающимися крышками. Вальдес осторожно высвободил скалку из державших ее рук, а сами руки положил в третий такой же контейнер. Хоук наскреб в небольшой пластиковый сосуд немного муки с рабочего стола: сухая мука должна была впитать в себя и сохранить вплоть до настоящего времени какое-то количество нервно-паралитического газа – если, конечно, его применение и вправду имело здесь место. Хоук взял также пробу теста, заготовленного на утро и лежавшего сейчас под скалкой. Голдстейн и Робертс внимательно осмотрели печи, в которых лежали раньше головы, а потом Голдстейн при помощи маленького, работающего на батарейках пылесоса взял пробу пыли и золы из первой печи. Когда эта операция была завершена, Робертс снял с пылесоса мешочек со всем, что в него попало, тщательно заклеил и надписал его, а Голдстейн тем временем проделал то же самое на второй печи.

Все специалисты из команды генерала были чем-то заняты, за исключением только тех двоих, на шлемах которых не были обозначены их имена. Эти двое просто стояли в стороне и наблюдали.

Брайс, в свою очередь, наблюдал за ними, гадая, кто это может быть и какие задачи они тут выполняют.

Все, кто был занят каким-нибудь делом, говорили вслух о том, что они делают и что при этом им удалось увидеть или установить, но они пользовались каким-то специальным жаргоном, которого Брайс не понимал. Говорили они, однако, строго поочередно, ни разу не получилось так, чтобы два человека заговорили вдруг одновременно. Это обстоятельство, а также тот факт, что Копперфилд попросил всех остальных помолчать, наводили на мысль, что все их разговоры записываются.

Среди различных приборов и приспособлений, закрепленных на поясе Копперфилда, оказался и магнитофон, соединенный проводом с вмонтированной в костюм системой связи. Брайс разглядел, что катушки магнитофона крутятся.

Когда эксперты закончили все свои дела на кухне булочной, Копперфилд проговорил:

– Здесь все, шериф. Куда теперь?

– А это вы выключать не будете, пока мы туда не доберемся? – спросил Брайс, кивком показывая на магнитофон.

– Нет. Мы начали вести запись с того момента, как проехали шлагбаум, и будем вести ее непрерывно до тех пор, пока не установим точно, что же произошло в этом городке. Так что если что-то случится, если все мы погибнем прежде, чем успеем отыскать объяснение, то следующая бригада будет знать каждый наш шаг. Им не придется начинать все снова, и, может быть, в их распоряжении окажется даже подробнейшая запись той фатальной ошибки, которую мы совершим и которая приведет к нашей гибели.

* * *