Хотя Ева лишилась части своей личности и не знала о сути проекта, запущенного Ядром, она оставалась практиком до мозга костей. И, когда её выписали из больницы, начала осваиваться в новом мире. На изучение доставшегося ей тела, его биографии, местного языка, быта и пространства ушёл почти год. К тому времени Ева уже могла вставать и без посторонней помощи перемещаться по квартире. Сбритые хирургами волосы отросли до плеч, скрыв шрамы. Бабушка приехала из Твери помогать матери выхаживать искалеченную девочку, но стала бояться внучки ещё больше, интуитивно почувствовав, что после нанесённых травм ребенок стал совсем другим. Поэтому когда Ева явно пошла на поправку, бабушка не стала задерживаться, и всё вернулось на круги своя: в гости к матери опять зачастили собутыльники, на кухне зазвенели рюмки, в соседней комнате зазвучали громкие голоса, пьяные песни и сладострастные всхлипы. Ева равнодушно взирала на бедлам, ведь он почти не покушался на её мир осознания себя. В сущности Вера была не самой плохой матерью – по утрам, мучаясь похмельем, всё же прибирала в доме, стирала бельё, ходила в магазин и на рынок, следила за чистотой, одеждой и здоровьем Евы. Но девочка росла, офицер Корпуса эко-коррекции набирал в ней силу, и конфликт был неизбежен. Как-то раз очередной любовник матери, возвращаясь ночью из туалета, перепутал двери комнат и впёрся к Еве, причём не заметил разницы и сразу полез в кровать. Ему захотелось любовных утех, и он попытался взгромоздиться на девочку. Ева приняла бы его, но тут её тело впервые сработало как диагностический детектор: человек нёс в себе мутацию, способствующую развитию подострой некротизирующей энцефаломиопатии. В то время Ева еще не знала, как называется такое генетическое заболевание на местном языке, поэтому просто отреагировала на подсознательный сигнал опасности. Сработали боевые навыки офицера – мужчина вдруг оказался на полу, а цепкие маленькие пальчики уже сдавливали горло, и острые колени упирались в грудь. Любовник забился, заорал, попытался сбросить девочку и получил сильнейший удар в пах. Всё же он был массивнее и сильнее, поэтому сумел освободиться и с воем понёсся по коридору, сшибая вешалки для одежды. Сказать, что мать была ошеломлена, значит ничего не сказать. Сначала она истерически наорала на Еву, потом на коленях просила прощения, потом напилась в одиночестве до алкогольного делирия, называемого «белочкой», потом демонстрировала злое отчуждение, потом опять просила прощения со слезами и заламыванием рук. Но визиты сомнительных друзей прервались – Вера начала выпивать вне квартиры, но и пропадать при этом на три-четыре дня. Еву это вполне устраивало: к тому времени она без особого труда освоила ноутбук, купленный матерью для интернет-общения, и впитывала местную культуру, как губка. И примерно тогда же Ева начала совершать свои вылазки в парковую зону, подключаясь к биоте.
Разумеется, и в лесу не обходилось без происшествий. Еву всегда удивляло трепетное отношение местных к обнажённому телу. Можно подумать, сами они сотканы из воздуха и солнечного света. Её несколько раз задерживала милиция, вызванная бдительными гражданами. За ней подглядывали вуайеристы. Как-то раз во время очередного контакта с биотой Еву похитила компания юных гопников, вообразивших, что шестнадцатилетняя девушка не способна себя защитить. Отвезли на дачу и собрались устроить весёлую многодневную оргию. В принципе, Ева была не против, но по дороге провела морфологический и генетический анализы похитителей, обнаружила массу отклонений, вплоть до явной дегенеративности, и вместо оргии учинила побоище, благо гопники находились с ней в одной весовой категории и не отличались высокой скоростью реакции. Слухи о странном происшествии разнеслись по району, к Вере даже заявился участковый, но, глянув на Еву, немедленно ретировался. Ева продолжила свои вылазки как ни в чем не бывало. Местные стали её бояться, а отдыхающие из других районов, случайно завидев во время прогулки, впадали в прострацию или громко высказывали неодобрение.