Льдин у нас в достатке. Я прыгнул на свою и врубил испаритель на полную, одновременно разворачивая магнитную ловушку. Представьте себе клюшку для лакросса или бейсбольную перчатку с рабочей зоной в полсотни метров диаметром. Ну вот, такая она, ловушка. Пуски проходят обычно в штатном режиме, рассеивание единиц груза минимально.
На что это похоже? Представьте себе, что в вас стреляют очередью из очень крупнокалиберного пулемёта, а вам надо аккуратно изловить все пули и ни одной не пропустить, а сами пули, несмотря на смертоносность, хрупки и драгоценны, как минский фарфор…
Представили? Право слово, лучше не представлять такого.
Но мне моя работа нравится. И эта её часть – в том числе, а где-то даже и в особенности.
А потом счёт пошёл на мгновения, и мы со Славиком затанцевали на своих хрустальных кониках по приличного объёма кубу пространства, ловко выхватывая из ниоткуда транспортные монокассеты, которые электромагнитная пушка несколько минут назад зашвырнула на орбиту по прожжённому в атмосфере лазерным лучом незримому туннелю, внутри которого тот же вакуум, что и здесь, наверху.
Кассеты стремительно гасили ускорение в тенетах магнитного поля, и мы сбрасывали их в эластические авоськи, пристроенные к сёдлам наших ракеток. Кассет было две сотни – как раз столько, сколько нам нужно для того, чтобы выполнить суточный объём работ.
Поток контейнеров иссяк так же внезапно, как и начался. Весь космос построен на контрастах: чёрное – белое, есть – нет, жизнь – смерть.
Или – или. Полутонов здесь нет.
Улов мы оттащили к рабочему понтону, извлекли из сетей и вскрыли упаковку.
В каждой из кассет – по сути, фольгированном лёгком пакете – было человеческое тело.
Мёртвое человеческое тело.
Труп.
Две сотни трупов.
Мужчины и женщины, обнажённые, за исключением широких браслетов на запястьях и лодыжках, все примерно одного сложения и пропорций, без видимых признаков насилия. С совершенно безмятежным выражением очень похожих лиц.
Как если бы они спали очень спокойным сном.
Вечным сном…
Такой же груз сегодня получила – или ещё только получит – каждая из десятков тысяч бригад монтажников вроде нашей, что работают по всей длине окружности орбитального кольца.
Фабрики смерти там, внизу, работали более чем исправно.
Клетчи – особей девять-десять, точнее сосчитать у меня не получалось из-за того, что они всё время суетливо менялись местами – сгрудились на краю рабочей платформы и во все свои многочисленные глаза смотрели на мертвецов.
Даром что ещё не облизывались, гады.
Впрочем, за что мне их ненавидеть? Они же пришли к нам с миром. Правда, условия этого мира оказались таковы, что иная война была бы предпочтительнее.
Я достал из кармана инструментального пояса инъектор и протиснулся в самую гущу мёртвых тел. Чётко, с лёгкостью, приобретённой опытом бесчисленных повторений, выстрелил каждому из мертвецов в основание черепа.
Один за другим мертвецы открывали глаза.
После мгновений дезориентации они кивали мне в знак приветствия.
К этому сложно привыкнуть. Да я и не пытаюсь.
Это как второе рождение – с той лишь разницей, что они так и остаются мертвецами.
Такими же, как я сам.
Нам не страшна космическая радиация. Мы не устаём. Нас не мучает голод. Дышать – и того нам не надо. Мы идеальные космонавты.
Мы.
Мертвецы.
Когда-то для того, чтобы стать космонавтом, необходимо было долго – годами – тренироваться. Нужно было пройти строжайший отбор по здоровью, душевному и физическому. Космонавты были настоящей элитой каждой нации, которая запустила руку в чёрный пустой карман космоса.
Их боготворили. Им поклонялись. Их имена помнили наизусть ещё много-много лет после того, как они возвращались с неба на землю.
Теперь для того, чтобы стать космонавтом, достаточно просто умереть.
В твоё тело закачают бальзамический раствор, чтобы вакуум не пересушил мышцы и связки. Потом нацепят на руки и ноги металлические браслеты и зарядят в кассетный магазин электромагнитной пушки на экваторе. Стрельба идёт круглосуточно, нескончаемой очередью – и миллионы мертвецов возносятся в горние выси, чтобы очутиться в магнитных ловушках на высоте в три земных диаметра. Там их будят технологии чужаков, и те, чьи знания полезны на орбите, работают здесь, строя большое кольцо. Те же, чей мозг или тело мало пригодны для выполнения мало-мальски сложной работы, всё равно участвуют в великой стройке.
Наши тела уникальны. Уникальны – но в то же время универсальны своим отсутствием жёсткой специализации и многофункциональностью. Они – лучший строительный материал во всей обозримой вселенной. Ну, если уж говорить об астроинженерных мегасооружениях – то наверняка.
Попробуйте-ка построить объект, масштабами сопоставимый с орбитальным кольцом, из какого-то ещё материала. Подсчитайте рентабельность подъёма этого материала на орбиту. Не нравится? Хорошо. Попробуйте приволочь нужное количество материала с Луны. Нет? О поясе астероидов и речи тогда, должно быть, не пойдёт, да? Вот то-то.