Фарамунд

— Я передумал, — сказал он грубо. — Моя супруга должна жить в Римбурге. Это настоящая каменная крепость. Кстати, этот маленький бург тоже остается твоим... хотя, думаю, лучше здесь оставить хозяевами Тревора и Редьярда.

После короткой паузы она взглянула в его суровое лицо, словно вырезанное из серого гранита. Челюсть Фарамунда выдвинулась вперед, в глазах блистали крохотные молнии, выдавая приближение грозы.

— Да, мой супруг, — ответила она.

— Я велю собираться в дорогу, — сообщил он.

Она снова сказала безжизненно:

— Да, мой супруг.

Он видел, что она по-прежнему брезгливо не называет его по имени, зато теперь всячески подчеркивает для гостей и служанок свой статус.

Они выехали в тот же день, в полдень. Вечно затянутое темными тучами небо просветлело, По светлому пятну, что медленно двигалось по ту сторону туч, можно было угадать, где находится солнце. Когда отряд выехал из ворот, в щель между тучами на землю упал прямой, как огненный меч, солнечный луч.

Волосы Брунгильды вспыхнули так неистово, что Фарамунд отшатнулся. Его воины забормотали, он подумал, что творят оберегающие заклинания, но их глаза были полны восторга. Стройная и прекрасная, она блистала верхом на белой лошади, как создание небес. Ослепительно чистая, одухотворенная — он понял, что уж ее никогда не коснутся обвинения в колдовстве или черной магии.

Он поспешно отвел взгляд, жеребец уловил немой наказ, понесся во главе отряда. Сзади загрохотали копыта, судя по стуку, догонял на громадном коне, похожем больше на слона, грузный Громыхало, еще не просохший от пьянства и обжорства.

— Рекс, — крикнул он, — мы сразу к передовым отрядам или... продолжим свадьбу?

Фарамунд вздрогнул. Громыхало прав, ему надо думать об обороне захваченных рубежей, о подавлении мятежей, о налогах, о закупке оружия, о выделке шкур для кожаных лат, но его череп распирает от мыслей о Брунгильде, которая сверкает в середине отряда, как редкая драгоценность в перстне. Перед глазами вместо крепостных стен, на которые взбираются его люди, всплывает ее белое лицо с негодующими глазами, а вместо воинского клича слышит ее гневный голос.

Опомнившись, он слышал теперь и конский топот, и перезвон удил, и скрип седел. Громыхало все еще смотрел в ожидании ответа. Рот его начал открываться, глаза стали крупные как у рака.

— Задумался, — ответил Фарамунд с неловкостью. — Конечно же, завезем Брунгильду, а потом к войскам... Как только зима пройдет, продолжим двигаться на юг. А то и раньше...

Громыхало некоторое время ехал молча, посапывал. Кони обнюхивались на ходу, над головой проплывали покрученные узловатые ветки.

— С повозкой бы тут намучались, — сказал Громыхало неожиданно. — То, что тебе Брунгильду удалось уговорить ехать верхом...

— Уговорить? — буркнул Фарамунд. — Она настояла, что поедет верхом!

— Неужели? — изумился Громыхало. — Удивительная женщина! Ее сестра... пусть ей место будет по правую руку их бога, коней побаивалась. А эта скачет так, что все рты разевают! Воины ее уже полюбили.

Фарамунд отмахнулся, сердце заволокла печаль при одном упоминании имени Лютеции. Но и стало приятно, что воины любят Брунгильду, что восхищаются ею не потому, что она его жена, даже не за божественную красоту, что понятно, а вот за эту неприхотливость, за умение легко переносить тяготы пути.

А то и не замечать их вовсе.

Когда выехали из леса, открылось бескрайнее море клубящегося тумана. Из этого моря вдали поднималась высокая каменная стена. Крыши Римбурга плыли через туман, разрезая белесые клубы, как корабли разрезают волны. Земля, не скрепленная корнями деревьев, расползалась под конскими копытами. Ноги скользили, всадники вскрикивали, ругались.

Странно было видеть плывущих, как лебеди по озеру, всадников с торчащими впереди конскими головами, ниже туман съедал все. Часто тот или другой конь оступался, из белесого месива выплескивалась бурая грязь. Фарамунд уже не отряхивался, город близок.

В крепостные ворота они с Брунгильдой въехали стремя в стремя. А на центральной площади перед дворцом префекта их встретила челядь, Брунгильду встретили ликующими воплями. Громыхало ревниво выругался, на хозяина внимания почти не обращают!

Фарамунд соскочил с коня, протянул руки к Брунгильде. Он поймал тот миг, когда она попыталась сойти сама, подхватил, невольно замер, держа почти на вытянутых руках, но все еще не опуская на землю. Ноздрей коснулся нежный запах, чистый, словно ветер донес запах горных цветов. Она невольно ухватилась за его плечи. Их глаза встретились, он с трудом оторвал взгляд от ее чистого лица, золотых локонов, выбившихся из-под капюшона, медленно опустил ее на землю.

Брунгильда кивнула одному из слуг:

— И ты здесь, Регулий?.. Рада тебя видеть. Ты и здесь смотришь за лошадьми?

— Точно, — ответил слуга. Он расплылся в широкой улыбке, показав щербатые зубы. — Здесь хорошие кони... Я одну лошадку тут для вас уже присмотрел... Огонь, а не конь!

Брунгильда так мило улыбнулась этому старому пню, как никогда не улыбалась Фарамунду.