Фарамунд

Раньше Вехульда примчался быстроногий Унгардлик, резвый, как молодой олень. Фарамунд кивнул на Тертуллия:

— Свяжи ему руки за спиной. Покрепче!

Тертуллий побледнел. Глаза стали круглые, губы затряслись:

— Зачем? Ведь я вам так помог...

— А себе? — спросил Унгардлик весело.

— Мне ничего не надо! — выкрикнул Тертуллий. — Это не предательство, а акт... акт спасения! Как жителей города, так и ваших!

Фарамунд кивнул Унгардлику:

— Наломай прутьев. Каждому ребенку по пруту. Понял?

— Догадываюсь, — ответил Унгардлик. Он широко улыбался, — У этого учителя такая жирная задница.

Когда он принес прутья, Фарамунд раздал детям и сказал раздельно:

— Ваш учитель привел вас ко мне в плен. Это — нечестно! Он вас предал. Поэтому возьмите эти прутья и лупите его, пока не пригоните обратно в город. Надеюсь, вам откроют главные ворота.

Прошли сутки, а на следующий день из ворот выехал одинокий всадник. Фарамунд с волнением выехал навстречу. После поражения от готов что-то перевернулось в душе, от уверенности в себе так быстро переходил к отчаянию, что кожа покрывалась волдырями.

— Я — Кенпер, — сказал человек. — Комендант гарнизона. Я родился и жил в этом городе, я женат на дочери господина префекта, и вообще... словом, хотя я явился один, но уполномочен говорить от имени горожан. Но сперва я хотел бы узнать...

Фарамунд кивнул:

— Если не касается военных тайн, спрашивай.

— До нас дошли слухи, что у вас настолько странное войско... Однажды, когда вы перед одним городом устроили стоянку, прямо посреди лагеря оказалась яблоня. Ветки просто гнулись под тяжестью спелых яблок. Было такое?.. И когда войско, переночевав, ушло дальше, осталась не только цела сама яблоня, но уцелели даже яблоки!

Фарамунд засмеялся:

— Помню, было такое! Я за неделю до этого шестерых повесил за грабежи. Так что это у моих людей вовсе не от доброго нрава...

Комендант поклонился:

— Спасибо за честный ответ. Я уполномочен заявить, что мы сдаем город. Без всяких условий.

С этого дня Фарамунд считал только захваченные города, пренебрегая простыми бургами. Здесь, в южной части Галлии, где римское влияние чувствовалось неизмеримо сильнее, настоящей добычей были римские или поримленные города. Встречались города, где на все население попадалась одна римская семья, но городок упорно называл себя римским.

Правда, останавливаться Фарамунд предпочитал в бургах. Эти угрюмые крепости, всегда стоящие отдельно, нависали над остальным миром, как орлиные гнезда над гнездовищами серых уток.

Сегодня он полдня принимал военачальников, выслушивал, отдавал приказы, но в душе тревожно щемило весь день. Он не понимал причины, пока солнце не опустилось к горизонту, когда двор залило тревожным красным светом заката.

Этот простенький бург стал неуловимо похож на бург Свена, который тогда казался огромным и несокрушимым. А бург Свена всегда напоминал о Лютеции... Из груди Фарамунда вырвался горестный вздох. На глаза навернулись слезы. Он со злостью больно укусил себя за большой палец, но слезы все-таки выкатились. Он чувствовал, как они бегут по щекам, срываются с подбородка...

В узкой щели окна шевелилось что-то страшное, отвратительное. Скреблось, заглядывало в комнату, тут же пугливо пряталось. С мечом в руке он подошел вдоль стены, с облегчением выдохнул зажатый в груди воздух. Это же дикий виноград взбирается по стене, цепляется усиками за все выступы, старается влезть во все щели, неутомимо взбирается на крышу. Дай ему волю, заплетет весь дом.

Затем, когда выплакался, нахлынуло странное желание раздеться донага, остаться свободным, не оскверненным одеждой, пойти, а затем побежать, понестись... то ли прыжками, то ли в полете... Он не знал, что с ним, но странное чувство распирало грудь уже с такой силой, что он просто физически чувствовал, как пробуждается в нем нечто странное, ночное, что при ярком солнечном свете не существует вовсе, а если и существует, то забивается в такие уголки души, что не выковырять ни ножом, ни иголкой...

Слезы наконец высохли, но в душе стало пусто и горько, словно там протерли полынью. Не в силах оставаться в одиночестве, вышел, движением руки велел дверным стражам играть в кости дальше, он бург не покинет.

В людской, кроме челяди у очага, несколько молодых воинов из пополнения. Старик из местных приглушенным голосом рассказывал о чудесах в их долине, о странных призраках, что бродят в лунные ночи, а слушали его восторженно, глаза блестят, рты открыты.

Унгардлик, он сидел рядом со стариком, мигом вскочил:

— Конунг!.. Почтите нас присутствием?

Фарамунд мотнул головой, отказываясь, он стремился во двор, на свежий воздух, но когда увидел их восторженные глаза, заговорил медленно, тщательно выбирая слова, но они все равно получались неуклюжими, угловатыми, больно царапающими детские души.