Фарамунд

— Как хочется, чтобы все это было!.. И феи, и эльфы, что своей милость вот просто за так подарят власть над миром или откроют пещеру с сокровищами. И чтоб были волшебники, что одним словом могут перевернуть землю, а людям открыть дорогу в Асгард... Ибо даже у злого волшебника можно силой или хитростью получить власть над миром, а чем страшнее чудовище, тем больший клад сторожит. А клад — это та же власть. За золото можно нанять армию, выстроить замок, прикупить у соседей земли. Всегда держать своих воинов сытыми и хорошо вооруженными. А значит — верными... Но, увы. Нет на свете настолько великих магов. Нет летающих драконов, что могут поднять человека. Нет волшебников, что мановением руки осыпают счастливцев золотыми монетами. Нет чудесных мечей, что рубят сами, нет и щитов, что сами защищают хозяина...

Восторженные глаза медленно угасали, как огоньки свечей на северном ветре. Юношеские лица вытягивались. Один уже смотрит исподлобья, другой нахмурился и отвернулся, только глаза Унгардлика не отрывались от его лица, молили, умоляли: ну скажи же, как жить в таком страшном безнадежном мире?

— Зато есть, — сказал Фарамунд, — мы. Люди. Пока что не умеем превращать песок в золото, зато то, что придумываем, не теряется... Кто-то научился добывать из земли медь, и с тех пор люди делали красивые медные доспехи! Самые великие герои дрались в медных доспехах и медным оружием! Потом кто-то один придумал, как смешать олово с медью, и вот получилась бронза. И теперь уже все доспехи и все оружие делалось только из бронзы. Бронзовые мечи пробивали медные доспехи, а мечи из меди не могли пробить бронзовые доспехи. Так люди в доспехах из бронзы стали казаться неуязвимыми! Это сравнимо с волшебством? Да... Но это сделали сами люди. И это они могли делать сами, в любое время дня и ночи, не принося волшебникам даров, не кланяясь! А это очень важно, не кланяться. Уметь и делать самим, а не просить милости.

Унгардлик спросил молодым и сочным, как спелое яблоко, голосом:

— Но теперь ведь есть мечи из железа?

— Да, потом люди отыскали в болотах железную руду, научились ковать из нее мечи. Затем научились закалять железо, что зовем сталью. Первый человек, у которого был настоящий стальной меч, рассекал не только медные доспехи, но и бронзовые! Да что там бронзовые, он железные панцири рассекал, не зазубривая лезвие. Понятно, что этот меч тоже казался волшебным. Но чтобы его сделать, не надо падать на колени перед волшебником. Человек может делать эти мечи сам. Когда захочет. И сколько хочет.

Унгардлик спросил:

— А лучше стальных мечей... бывают?

— Сейчас нет, — улыбнулся Фарамунд. — Но кто-то придумает! И тогда этот человек станет величайшим героем, завоюет весь мир...

Глаза Унгардлика горели, он показывал мелкие белые зубы, даже местный старик начал неуверенно улыбаться. Только один молодой воин посмотрел на Фарамунда с ненавистью, отвернулся. Этот пойдет в религиозные фанатики, мелькнула горькая мысль. Он успел удивиться ее несвоевременности, словно это не он подумал, а кто-то другой. Этот будет в тесной келье христиан истязать себя постами, молитвами, доводя до исступления. А потом, когда разум помутится, узрит разные божественные явления, видения, знаки свыше. Бедняга. Не всякий человеческий разум способен вынести жестокую правду.

Дверь во двор подалась со скрипом. Он ступил на залитое лунным светом крыльцо, замер, пораженный и очарованный. Огромная, как начищенный медный таз, луна блистала на чистом небе. Сотни тысяч ярких звезд, чего не увидишь в его лесных краях, смотрели остро и беспощадно.

На миг он ощутил страх, кожа пошла пупырышками, но следом нахлынул пьянящий восторг. Лунный свет упал на его плечи и голову, в груди отозвалась тонкая струна. Мышцы ног медленно разогнулись, его тело качнулось вперед, стойки крыльца ушли в стороны, лунный мир стал шире, пошел навстречу. Под огромной звездной чашей вселенная раскинулась тревожно волнующая, непостижимая, таинственная

Сердце стучало часто. Настал час звездного мира! Сейчас другие законы, другие звери, другие боги...

В темном небе пронеслось мохнатое тело. Глаза проводили огромного нетопыря, красные глазки зверя злобно сверкнули. Фарамунд вскинул руку, губы прошептали нечто, дескать, я свой, я тоже из ночи. Мохнатые тельца мелькали чаще, он слышал легкий стук, с которым хватали на лету крупных жуков, но теперь красные глаза уже не смотрели в его сторону. Он ощутил, что его поняли, что его приняли в свой колдовской ночной мир...

По коже протянуло ветерком. Он настороженно огляделся. Деревья стояли ровно, ни одна ветка не колыхнется. Даже дым из хлебной поднимается ровный, как свеча, не колеблется, сизыми колечками медленно всплывает к небу.

Однако волосы на руках вздыбились. Чувство опасности стало таким сильным, что он невольно опустил ладонь на рукоять меча, огляделся по сторонам. Тихо. Даже непривычно тихо.