Фарамунд

А в это самое время в бывшем бурге Лаурса, что стараниями Тревора и Редьярда превратился в укрепленную крепость шел очень тяжелый и тягостный разговор. Старый воин и бывший патриций Тревор смотрел на племянницу почти с отчаянием. За свою долгую жизнь он успел побывать и вожаком франков-наемников, и наместником земель на правом берегу Рейна. У него были огромные земли и несметное состояние, но потом началось нашествие готов, он растерял все, начиная от павших товарищей и кончая захваченными Аларихом землями. Его богатый дом в Риме был конфискован императором, немалые земельные владения в самой империи отобраны, а имущество разграблено. Все, что у него оставалось, это старинный римский меч, а также последняя из кровных родственников — Брунгильда Белозубая.

Сейчас она стояла перед ним, стиснув кулачки и сомкнув губы так плотно, что прозвище казалось украденным. Тонкие соболиные брови сомкнулись над переносицей.

— Дядя! — вскрикнула она в отчаянии. — Разве нет другого выхода? Почему ты должен отдавать меня этому дикарю? Вожаку разбойников?

Тревор пытался ухватить ее в объятия, прижать к груди, но она увернулась, отошла к стене и оттуда смотрела злыми глазами. Он тяжело вздохнул, руки опустились. Лицо постарело, она вдруг впервые увидела, что дядя, в самом деле, стар, силы покидают его даже быстрее, чем просто покинувшего битвы ветерана.

— Потому, — ответил он глухо, — что тебя угораздило родиться в такой семье. Потому, что в тебе слились две ветви самых могущественных родов! Потому что ты — родня как древним героям франков, как и римским императорам!.. Это простолюдинки могут идти замуж за того, за кого хотят. Чем человек ниже — тем у него больше свободы. Ни один владетельный рекс, ни один знатный человек не поймет... если я тебя отдам человеку, брак с которым не принесет пользы.

— Дядя, — простонала она в ужасе от его слов, которые были беспощадно правдивыми от первого до последнего слова. — Дядя... а как же я?

— А как же я? — спросил он. В голосе дяди она с изумлением услышала едкую горечь. — Думаешь, мы живем по своей воле?.. Я всегда делал то, что нужно для римского народа... а теперь для того племени, среди которого живем. Вспомни, я сумел и здесь, на диких землях не только уцелеть, но и возвыситься до конунга! Пусть и крохотного племени, но все же... А те конунги, что начинали жить для себя, теряли не только жизни... что наши жизни!.. исчезали их племена, гибло их семя, а земли захватывали другие — сильные и свирепые, чьи конунги неустанно помнят о благе своего народа!.. Не моя вина, что с севера надвинулись такие народы, что мое крохотное племя растворилось в нем, как горстка соли в весеннем наводнении. Брунгильда, у тебя невелик выбор. Можно еще отдать тебя за Кракурга, его земли соприкасаются с нашими на востоке. Правда, он сейчас занят войной с какими-то степными народами, что вторглись, словно из-под земли, но все же...

— Кто он? — спросила Брунгильда с надеждой.

— Он стар, — ответил дядя с грустью. — Настолько стар, что... Ну, он намного старше меня. У тебя никогда не будет детей. А я не увижу внуков. Но, возможно, этот брак укрепит связь наших племен, а его быстрая конница сможет придти к нам на помощь в трудный час...

Ее плечи зябко передернулись, едва представила старика с мутным взглядом, слюнявыми губами и трясущимися руками.

— Неужели никого другого нет? — вскрикнула она в отчаянии.

Тревор отвел взгляд, прошел к столу. Тяжело заскрипела отодвигаемая дубовая давка. Он грузно рухнул, опустил руки на столешницу. Пальцы были с вздутыми суставами, покрученные ревматизмом.

— Все остальные, — сказал он едва слышно, — ничего не могут с собой принести. Ни войска, ни земель, ни родственных связей. А их мечи... Что даже самый доблестный герой против войска этого Фарамунда?

Слезы выступили на ее глазах. Она выкрикнула с отчаянием:

— Я ненавижу его!

— Ненавидь, — согласился Тревор неожиданно легко. — Многие жены ненавидят мужей. Ну и что? Любовь и ненависть — одно, брак — другое. Тем более, когда... когда через тебя в брак... то бишь, тесный союз, вступают, можно сказать, два племени...

— У этого разбойника нет племени!

— Но у него есть земли, — сказал Тревор с грустью. — У него бурги и города. У него войско, что растет, как снежный ком. На него работают сотни тысяч людей! Он уставил свои кордоны виселицами, в лесах ветви деревьев гнутся от страшных плодов с людскими лицами, зато мирные хлебопашцы выходят в поле без меча и лука!.. Брунгильда, он уже сейчас могущественнее сотен рексов и конунгов, которых видимо-невидимо на этих землях! Я оставил свое племя, вез Лютецию с единственной целью. Да-да, через ее брак с могущественным римским военачальником... или даже варварским рексом — спасти наше племя! А сейчас я пытаюсь уговорить тебя дать согласие на брак.

Она сказала едко:

— Франки своих дочерей не спрашивают!