Фарамунд

Фарамунд слушал вяло. Не то, чтобы забыл Люнеус — первый настоящий город, который захватил, но тепла в нем ощутить не успел. Не пришлось даже переночевать, так что укрепляет там Тревор или рушит... не все ли равно? Он подарил это нагромождение камней им... ну, младшей сестре Лютеции, как они все говорят. Но у таких существ, как Лютеция не может быть сестер, ибо боги отдают им все, ничего не оставляя братьям или сестрам.

Внезапно Фарамунд словно бы ощутил странное прикосновение. Он сидел в высоком кресле в одиночестве, даже соседние стулья свободны, народ разбился на группки, все пьют и хвастаются подвигами, возле него ни души, однако словно кто-то прошел рядом, по лицу прошла волна воздуха...

Нет, эта волна словно бы вошла в него, в его плоть, в его череп, он даже уловил слабое, едва заметное щекотание. На миг возникло и тут же исчезло ощущение, что кто-то приподнял ему черепную коробку и внимательно посмотрел на его мозг, однако не вгрызся острыми зубами, а буднично опустил череп, как опускают на голову шапку, и ушел, удалился, оставив легкое смятение.

Он украдкой, стараясь не выглядеть встревоженным, оглядел зал. Громыхало беседует с Петариусом и Улардом, вокруг Тревора собрался целый выводок молодых героев: хвастается дальними походами в сказочную страну Рим, Вехульд и Громыхало звонко стукаются краями кубков, расплескивая вино, пьют, клянутся в вечной дружбе, а вот Унгардлик и Сигирд, напротив, уже бросили ладони на рукояти мечей, пожирают друг друга гневными глазами... Нет, эти все заняты собой...

Он взял кубок, стараясь делать это как можно привычнее, глаза скользнули поверх блистающего края, выискивая среди гостей что-то необычное, какие-то отрешенные или отстраненные лица.

Рядом раздался тихий голос:

— Что с тобой, рекс?

Он вздрогнул, Вехульд смотрел пристально, словно пытался проникнуть в его мысли.

— Да, так, — ответил Фарамунд. — А что?

— Ты побелел, словно увидел призрак.

— Да?.. Еще не увидел, — ответил Фарамунд осевшим голосом, — но... ощутил.

— Похоже. Возьми себя в руки. А то гости решат, что ты припадочный.

Фарамунд с огромным усилием растянул рот в усмешке. Застывшие губы не слушались, даже кольнуло болью, словно лопалась кожа.

И все-таки страх не оставлял, Фарамунд чувствовал себя так, словно по дому бродит невидимка, слушает разговоры, присматривается ко всем, в руке кинжал, который он готов пустить в ход. И никто не в силах ему противиться...

Мурашки пробежали по коже так внезапно, что он шумно вздрогнул. Впервые так отчетливо ощутил себя уязвимым. И где: в сердце самого укрепленного бурга, окруженного его войском!

Снег выпал неожиданно. Всю зиму Фарамунд, расквартировав войско по деревням, мрачно пил, иногда поднимался на высокую башню и смотрел на юг. Темное небо нависало над землей так же низко, как и на севере, на западе или востоке, но ему чудилось, что над южным краем неба и тучи тоньше, и небо светлее... Ибо оттуда прибыла Лютеция, туда она стремилась...

Гонцы привозили вести, что поток переселенцев на его земли усиливается. На севере вовсе осело целое племя. Громыхало съездил к ним лично, переговорил, они подписали не только коммендацию, но и обещали дать две тысячи воинов в его войско. О его победах наслышаны, многие молодые герои грезят о славе и воинских подвигах, потому просто рвутся служить такому доблестному вождю!

— Хорошо, — согласился Фарамунд безучастно. — Но зачем они?

Громыхало даже отшатнулся:

— Как зачем?

— Зачем? — повторил Фарамунд вяло. — Я не собираюсь больше воевать.

— А войско? — воскликнул Громыхало. — Такого войска ни у одного из соседей нет! Потому все и бегают как мыши, носами шевелят. Уже то один, то другой услуги предлагает. Ты, если захочешь, любого из них нагнешь, коммендации потребуешь!.. Да и нам нельзя застаиваться. С севера еще народы прут!.. Пусть уже по нашим землям идут, нам платят... А мы впереди пойдем. На юг! Ты не видел Рима, а я в нем был, по его улицам подошвами шлепал! А если Рима не зрел, то что ты, вообще, на свете видел?

Потом пришла долгая затяжная весна. Не только дороги, вся земля превратилась в топкое бескрайнее болото. С высоты башни он с угрюмой злобой смотрел на озера темной воды, поверхности не видно под мусором, прошлогодними листьями, плавают раздутые трупы утонувших зверей, вывороченные с корнями деревья, кусты, будто их смыло бурными потоками.

В небе было тесно от птиц, что возвращались с далекого непостижимого юга. Все чаще он торчал на высокой башне, томимый неясными чувствами. А когда земля чуть подсохла, как-то само собой получилось, что к бургу начали съезжаться отряды конников. Это были только начальники отрядов, а само войско, что за зиму не только нагуляло жир, но и увеличилось в несколько раз, все еще оставалось на прокорме по селам и деревням.