Фараон

Почему Гефестион призвал царицу и царевича вернуться во дворец, в который проникла чума? Клеопатра не стала расспрашивать его. Она уложила несколько сундуков, поспешно извинилась перед римлянами, которых Цезарь приставил к ней, чтобы они заботились о царице и развлекали ее в его отсутствие, и отбыла с поспешностью, которая привела их в полное недоумение. В конце концов, слишком многие потомки Птолемея I чересчур поздно поняли, что отсутствующий монарх вскорости превращается в монарха низложенного.

И все же известие об отъезде Клеопатры распространилось по Риму прежде, чем она успела уехать. Цицерон прислал прямо в порт специального гонца со списком книг, которые ему хотелось бы на время позаимствовать из Александрийской библиотеки.

Впрочем, даже в неприятностях, сопряженных с мрачным письмом Гефестиона, имелась своя хорошая сторона: благодаря ему Клеопатра избавилась от предстоявшего на будущей неделе визита Сервилии. Царица отправила этой особе короткое письмо, сообщая, что долг требует от нее немедленного возвращения в собственную столицу. «Что бы там ни творилось дома, — подумала Клеопатра, — я, по крайней мере, спасена от очередной встречи с этой ядовитой женщиной».

Но Сервилия не посчиталась с пожеланиями Клеопатры. Она написала, что их встречу ни в коем случае нельзя откладывать и что она приедет немедленно, завтра же.

Цезарь всего лишь два дня как покинул Рим, а самой Клеопатре через день нужно было уезжать, когда Сервилия все-таки явилась на виллу. Когда эта дама сообщила, что желает навестить ее немедленно, Клеопатра пригласила и ее дочерей, но Сервилия прибыла одна, отговорившись тем, что у молодых римских матрон слишком много хлопот с детьми и домашним хозяйством, чтобы ездить за город.

Клеопатра подумала: интересно, не намекает ли Сервилия, что сама она, Клеопатра, ведет слишком привольный образ жизни? Это всегда было любимым упреком, который римляне обращали против тех, кто не разделял их фанатичной, хотя и поверхностной приверженности к стоицизму.

— Когда птенцы наконец-то вылетают из гнезда, тогда-то зрелой женщине наподобие меня и выпадает возможность вести активный образ жизни, — заявила Сервилия.

— Но разве ты живешь одна? — поинтересовалась Клеопатра. — Я полагала, что римская женщина всегда должна находиться под защитой того или иного мужчины.

— Или они под нашей защитой — в зависимости от обстоятельств.

Сервилия улыбалась не только губами, но и глазами. Глаза у нее были странной формы — плоские внизу и сильно скругленные наверху, словно Альбанский холм, на котором некогда жил Помпей.

Сервилия сказала, что она бросила все свои дела, дабы сообщить Клеопатре о тех чудовищных вещах, которые враги Цезаря говорят у него за спиной, — что он якобы намеревается уничтожить Республику. Он хочет быть богом. Он хочет быть царем. Он хочет перенести столицу из Рима в Александрию.

Клеопатра не понимала: то ли Сервилия ревнует ее, то ли действительно пытается ее предупредить. А может быть, просто стремится разрушить ее союз с Цезарем из политических соображений, исходя из интересов своего сына — Брута. В любом случае, Клеопатра не верила, что этой женщине можно доверять.

— А что же по этому поводу говорят его друзья? — осведомилась Клеопатра. — Об этом тебе хоть что-нибудь известно? Например, что по этому поводу говорит твой сын?

— У Брута и Цезаря имеются идеологические разногласия, только и всего. Отец с самого детства забивал Бруту голову рассказами о том, как их предки боролись с тиранами. Он старался привить сыну республиканские идеи. И, боюсь, вполне преуспел. Я предпочла бы, чтобы мой сын не воспринимал все настолько буквально. Но меня это не слишком беспокоит. Брута и Цезаря связывают теплые чувства, крепкие, как у родственников, смею тебя заверить.

— Это должно быть большим утешением для Цезаря, — отозвалась Клеопатра.

Что за игру ведет Сервилия?

— Скажи, правда ли, что в твоей стране народ почитает тебя как богиню?

— Люди Египта верят, что фараон — это связующее звено между ними и богами, представитель богов на земле. Этой традиции много тысяч лет.

— Некоторые говорят, будто ты нашептываешь эти мысли Цезарю! Мысли о том, что его тоже следует обожествить!

— Я полагала, что ты хорошо знаешь Цезаря, — отозвалась Клеопатра.

— Лучше, чем кто-либо, уверяю. Наша дружба пережила все невзгоды, — заявила Сервилия, особенно подчеркнув слово «все».

«До нынешнего момента», — подумала Клеопатра.

— Если бы это было правдой, ты бы знала, что Цезарь — прежде всего римлянин. Интересы Рима он ставит превыше собственных. Никакое женское нашептывание не в силах подтолкнуть его к той или иной идее.

— Те, кто знают его достаточно хорошо, понимают это. Но я думала, что твоему величеству небезынтересно будет узнать, что эти слухи ширятся. Если верить философам, следует согласиться с тем, что знание — это разновидность власти.

— Да, действительно. Но кто же распускает эти слухи?

— Боюсь, многие. И твоя собственная сестра тоже приложила к этому руку.