Фараон

«Проходимцы!» — вот как честил Цезарь тех римлян, которых он согнал с должностей и отослал домой. «Проходимцы, неблагодарные твари, тупые воры!» Но царица не стала повторять эти эпитеты Сервилии, поскольку та, вне всякого сомнения, состояла в родстве с некоторыми из них.

— Позднее он принародно заявил, что его цель — даровать права римского гражданина всем свободным людям в государстве! Должна тебе сказать, что эта идея, наряду с галльскими чучелами, являющимися в Сенат в штанах — подумать только, в штанах! — привела в ярость его противников-консерваторов, считающих, что мы должны сохранить Рим в чистоте. Разумеется, ты понимаешь всю мудрость такого подхода?

— Насколько мне известно, галльские сенаторы во время войны были верными союзниками Цезаря, — сказала Клеопатра. — Вполне естественно, что их следовало вознаградить. А раз Галлия теперь часть римского государства, то почему бы галлам не быть римлянами? Никто же не заставляет римлян становиться галлами.

Сервилию, похоже, этот ответ шокировал; ее брови поползли на лоб.

— И ты предвидишь, что когда-нибудь и твои подданные тоже станут римскими гражданами?

Клеопатра действительно предполагала, что однажды ее подданные получат римское гражданство. Они станут римскими греко-египтянами, соединив в себе три самые блестящие цивилизации в мире. Для Клеопатры это была цель, которой следовало добиваться, а не перемена, которой следовало страшиться. Без перемен нет движения вперед. Но она полагала неразумным слишком много показывать этой женщине, впитывавшей информацию, словно губка.

— Подобно тому, как твой сын вырос на истории о победах над тиранами, я сидела на коленях царя, моего отца, и слушала рассказы о нашем предке Александре, о его замыслах построить всемирное государство, основанное на гармонии. Александр Великий объединил завоеванные им народы. И Цезарь, похоже, решил последовать его примеру. Ведь это не может быть ошибкой, не так ли?

— В теории — да. Но это Рим. Ты редко бывала на улицах нашего города. Ты не слышала, как толпа кричит проезжающему мимо Цезарю: «Верни Республику! Верни Рим римлянам!»

Цезарь рассказывал Клеопатре, что консервативные сенаторы платят черни за эти крики. «Они хотят пустить время вспять, но такому не бывать, — сказал тогда Цезарь. — Во всем мире люди увлечены идеей равных гражданских прав».

— А я слыхала, как проезжающему мимо Цезарю кричат: «Да здравствует царь!» Полагаю, содержание выкриков зависит от того, кто именно сегодня заплатил черни.

Сервилия явно была оскорблена. Вопросительно приподнятые брови опустились, широкая улыбка исчезла с лица, и губы поджались — теперь они напоминали две сморщенные красно-лиловые сливы.

— Мир изменяется, — продолжала давить Клеопатра. — Не разумнее ли изменяться вместе с ним? Мне кажется, что даже враги Цезаря немало выиграли от его успехов. Но похоже, его противники желали бы обернуть прогресс вспять, лишь бы не изменяться.

Сервилия встала.

— Я сказала все, что хотела сказать. Ты совершенно права. Многие несутся вместе с потоком стремительных перемен, произведенных Цезарем. Но есть и те, кто цепляется за старые порядки, как клещи. Я уверена, что Цезарь знает о существовании этих живых призраков Катона. Мой сын прислушивается к ним, хотя он до сих пор сохраняет верность Цезарю. Мой тебе совет: если ты хочешь, чтобы все шло по-вашему, убеди диктатора изменить поведение. Пусть перестанет делать вид, будто старые порядки ничего больше не значат. Пусть бросит старым псам свежего мяса. В противном случае, я боюсь, они могут вцепиться ему в глотку.

На входе в Великий порт Клеопатру встретили колоссальные статуи, изображающие ее предков. Как бы Цезарь ни старался перестроить Рим таким образом, чтобы тот соответствовал соразмерности и величественности Александрии, в забитом толпами, пропахшем потом городе Ромула не было ничего, что могло бы сравниться с этим зрелищем: Птолемей Филадельф и его супруга, Арсиноя II, превосходящие ростом титанов или богов. Аристократические македонские черты слегка изменены, чтобы сделать их более приятными на вид для завоеванной нации. Супружеская чета выглядела величественной и устрашающей, возвышающейся над родом людским и над самой природой. В этом Филадельфы не уступали величайшим из фараонов древности. «Риму долго еще придется бороться со своей провинциальностью, чтобы достичь подобного уровня», — подумала Клеопатра.

Древняя белая стена Александрии лениво тянулась вдоль каменистого берега и поднималась на холмы за портом. Монумент, воздвигнутый в честь Цезаря, Цезареум, выглядел так, словно за время отсутствия Клеопатры его успели достроить. Он господствовал над южным берегом. Рядом с ним храм Исиды казался крохотным; двенадцать его колонн и их темные тени смотрели на море, словно греческая фаланга.

День был ясный, и на вершине холма видна была статуя Пана, приветственным жестом протягивавшая руку навстречу царице. Клеопатра даже разглядела на холме фигурки людей, отдыхающих в тени шелковистых ив.