Фараон

Не слишком доверяя солдатам охраны, которыми командовал Узер, я попросил двух друзей детства, Минмеса и Маху[11], быть рядом и позаботиться о моей безопасности. Мы вместе учились в школе придворной элиты. Принимали в нее учеников из разных сословий, даже скромного происхождения, но обучение они получали наилучшее, как в плане умственного, так и физического развития. Выпускников школы ждало самое радужное будущее: кто-то становился высокопоставленным чиновником, а кто-то – главным скульптором, судостроителем, армейским командиром.

Рослый, толстошеий и широкоплечий, с огромными кулачищами, Маху подался в солдаты. В рукопашном бою он не знает себе равных, лучник тоже первостатейный и уже командует полком пехотинцев, занятых бесконечными упражнениями. Сколько себя помню, Маху всегда смотрел на меня с благоговением и поклялся защищать, что бы ни случилось.

С Минмесом, сыном простого ремесленника, нас связывает нерушимая дружба. Наделенный острым умом, он страстно увлечен архитектурой, изучает строительные техники. Наблюдательный, все схватывающий на лету, острый на язык, Минмес обладает даром всюду скользить незамеченным, собирая сведения и располагая к откровенности. Никому и в голову не приходит остерегаться этого невысокого, коротко стриженного юноши с непримечательным лицом, скромно одетого. О, сколько вечеров мы с Минмесом провели за чтением поучений Птахотепа, посвященных искусству управления государством!

Во время похоронной церемонии два моих наперсника глаз не спускали с приставленных ко мне телохранителей. Облаченный в одеяние, имитирующее шкуру леопарда, я открыл глаза, рот и уши покойницы, покинувшей этот мир и в то же время всегда присутствующей среди нас.

Правление одного властителя подошло к концу, еще немного – и его место займет другой.

Если первый министр планирует меня устранить, не это ли самый удобный момент?

Похороны завершились, и повисла долгая тишина. Все переглядывались, ожидая моих приказаний.

В последний раз почтив усопшую, я стал спускаться во главе процессии по узкой тропе к подножию горы. Сейчас кто угодно мог ударить меня в спину, а защитить – только два моих друга.

Под палящим солнцем мы всё шли и шли, пока наконец впереди не показалась пристань. Сил у нас хватало, и хотелось поскорее переплыть на другой берег Нила.

Уже на борту мы выпили воды и пива. Когда большую часть солдат сморил сон, передо мной склонился в поклоне капитан:

– Где прикажете причалить?

– Возле Карнакского храма.

Десятый день второго летнего месяца…[12] День, когда я по-настоящему начинаю царствовать. И знают об этом только боги.

Капитан ловко лавировал между песчаных отмелей, и разнонаправленные течения нашему судну были нипочем. И все же он вздохнул с облегчением, вырулив в канал, который вел к причалу возле храма Амона, подателя побед и повелителя Фив.

Наше неожиданное появление вызвало панику. Гостей тут не ждали, и всем было не до протокольных формальностей.

От берега уже бежали гонцы – уведомить местные власти. Еще бы, верховный жрец Амона, под началом которого пребывала масса чиновников и жрецов, управлявших колоссальным и очень богатым храмом, – один из высочайших и влиятельнейших сановников в стране. Сделать что-либо вопреки его воле было бы грубейшей ошибкой. И все же я ему не слуга. Это он обязан мне подчиняться.

Я решил не спешить, давая жрецам время все организовать. Солдаты почтительно выстроились вдоль дороги, и мы с моими двумя друзьями сошли на берег.

Мне навстречу выбежала дюжина сановников. Впереди всех – пузатый коротышка, с трудом переводящий дух.

– Н-нас не предупредили!

– Проводи меня в храм, туда, где проходит инициация царей.

Через двадцать два года после коронации я намеревался все повторить, только с полным пониманием происходящего.

Встретил меня Пуйемре, второй жрец Амона, – мужчина в годах, с морщинистым лицом и проницательным взглядом.

– Верховный жрец в отлучке, – с сожалением сообщил он.

– Значит, церемонию проведешь ты.

Кого-то из жрецов послали за красной короной Нижнего Египта и белой – Египта Верхнего, и Пуйемре сопроводил меня в святилище, где мои предшественники получали божественную силу, ибо без нее фараон не способен исполнять свои обязанности.

Два жреца, изображающие богов Гора и Тота, один в маске в виде головы сокола, второй – в маске ибиса, встали слева и справа от меня, и из ваз их пролились потоки света, воскрешая ритуалы, пройденные мною в ранней юности, те самые, что сделали меня фараоном.

– Ты – победоносный бык, и господство твое – на многие лета! Короны твои священны, преображение необратимо. Ты – сын Тота, – проговорил Пуйемре, перечисляя мои коронационные имена. – Так стань же сегодня повелителем силы и величайшего могущества! Стань грандиозным храмом, в котором любой из твоих подданных обретет свое место. Стань фараоном![13]

5