Фараон Эхнатон

– О! – воскликнул фараон. – Маху высказал то, что у меня – на самом кончике языка. Верно: меня они еще не знают! Но вывести из себя могут. Вот тогда-то я призову к себе Хоремхеба и скажу ему: вот что, мой верный военачальник, бери-ка меч и иди походом на такие-то страны. Сверни шеи их правителям, сровняй с землей города их, сожги нивы, забирай себе их жен и детей! Как вы думаете, что ответит Хоремхеб?

Кийа сказала:

– У него заблестят глаза от радости, ибо руки у него давно чешутся.

Маху добавил к этому:

– Не будет для него приказа милее. И он измолотит своих врагов по слову твоего величества.

Пенту согласно кивнул:

– Верно, так будет.

У фараона затрясся подбородок, и он поднял вверх правую руку:

– Мои враги поймут свое горе. Увидят его воочию, когда будет дело непоправимо!

«…Что с ним? Что с ним? Его заворожила эта маленькая женщина, полная страсти. Нет, это не тот фараон, который был год назад, полгода назад, даже вчера. Маху стоит, широко раскрыв от удивления глаза. Он ушам своим не верит. Нет уже великой царицы! Она в своем дворце. Она женщина, и не более. Что же теперь будет с Кеми? С кем поговорить об этом? И кто пожелает говорить?..»

«…Пенту молчит. Он удивлен. Поражен, точно из угла этого зала на него налетел лев. Пенту многоопытен. Пенту мудр. Как бы с ним перемолвиться словом? Сегодня же…»

«…Вот стоят два царедворца перед его величеством, и языки у них ворочаются медленно, точно после многих выпитых чарок крепкого пива. С большой неохотой поворачиваются в мою сторону. Но они знают все, только не признаются. Их собачий нюх чует все, но собаки эти не скулят и не визжат от радости. Эти хитроумные царедворцы прикусили языки до поры, до поры, до поры…»

– Что же молчишь ты, Пенту?

– Твое величество, я думаю.

– О чем же?

– О твоем справедливом гневе.

– И – что же?

– Мудрость твоя, о царь, непогрешима, и воля твоя словно камень базальт. Я бы хотел поразмыслить еще немного, прежде чем скажу то, что хочу сказать.

– А сейчас не можешь?

– Мне надо нанизать песчинки мыслей на невидимую нить моих рассуждений. Чтобы мог изложить их твоему величеству без запинок, ибо стар становлюсь и слова исчезают из головы, подобно листьям в пору увядания.

Фараон сощурил глаза до предела. Они превратились в одну узкую линию, выведенную рукою скриба. В эти мгновения он обычно сверлил взглядом собеседника, пытаясь проникнуть в тайники его души. Он тряхнул головой:

– Ладно! Перенесем этот разговор на другое время. Ты, Пенту, получше обдумай свою мысль. И посоветуйся с Хоремхебом. – Фараон бросил взгляд на Кийю. – Поговори с ним. Он человек храбрый… Сейчас же – вот что: ее величество Кийа будет моей соправительницей. Когда и как мы сообщим об этом из Окна явлений? Я бы хотел услышать ваш совет.

Пенту склонил голову в знак покорности. И так, не подымая ее, сказал:

– Твое величество, воля твоя безгранична. Одно дуновение уст твоих…

– Перестань! Говори прямо.

– Твое величество…

– Прямо!

Пенту поднял голову, чуть даже запрокинул ее назад. И – будь что будет! – выложил свою краткую мысль:

– Это невозможно, твое величество. Соправительница должна быть объявлена царицей ритуально. Согласно заведенному порядку…

Фараон перебил его:

– Кем и когда заведенному? Я такого порядка не заводил. Ибо впервые назначаю соправительницу.

– Воля твоя.

Фараон остановил его мановением руки:

– Нет, нет, я хочу, Пенту, выслушать все твои доводы, а может быть, и откровенные возражения.

– Для этого, твое величество, я должен знать немного больше того, что знаю.

– Ты знаешь все!

– Я?

– Да, ты.

Пенту, по обычаю, перенятому у вавилонян, приложил руку к своему сердцу: дескать, говорю от души, чистосердечно.

– Неужели, твое величество, в таком искусстве, как управление великим государством Кеми, я должен руководствоваться догадками или подсказками моего сердца? Если у меня требуют советов, то не должен ли я досконально разобраться в том деле, которого касаюсь? Наше государство требует железной руки. Однако это вовсе не значит, что должна направляться рука людьми малосведущими. Ты, твое величество, есть светоч, освещающий деяния всех и каждого в отдельности. Мы, твои недостойные слуги, призваны сообщить твоим божественным мыслям и повелениям тот единственно возможный смысл, который делает их зримыми и ощутимыми. Короче: мы – землекопы, делающие маленькое, но весьма нужное дело. Согласно слову твоему.

– И что же из этого следует?

– Я, твой верный слуга, обязан понимать своим маленьким умом…

– Разве ты не понимаешь?

– Не все, твое величество, не все.

Кийа неожиданно приняла сторону Пенту:

«…Этот старик не такой уж непонятливый и несчастный слуга, каким представляется. Но в самом деле, почему бы не сказать ему все, чтобы он понял все? Чтобы без оговорок. Как известно, эти оговорки очень важны для чиновников в их игре, которую ведут повседневно…»

– Твое величество, – сказала вслух Кийа, – Пенту прав в одном отношении: он хочет услышать из твоих уст нечто, что рассеет его сомнения.

– Истинно, истинно!

– Ты думаешь? – проговорил фараон, недоверчиво скашивая глаза на царедворцев.

– Да, – твердо ответила Кийа.