Фараон Эхнатон

Тахура подтвердил, что в хижине опрятно, что даже женщина не в состоянии поддерживать чистоту большую, чем эта. (Купец указал рукою на потолок, пол, стены, посуду.) И в самом деле, в хижине не чувствовался спертый воздух, обычный в жилищах бедняков. Не пахло ни грязью, ни пивом, ни мукой. А вот ароматическими маслами пахло. А вот смолою пахло. И розами пахло. Откуда розы в этом закуте – темном и низком?..

Сеннефер засмеялся – негромко, точно заскулил песик.

– Господин, ты забыл, что я – парасхит. Я имею дело не только с кишками и желчью, легкими и селезенкой. Я не простой парасхит, которого гонят камнями прочь от себя. Когда он вскроет острым камнем живот покойника… Мне доверено и нечто большее…

Старик произнес эти слова гордо, но сдержанно.

– Разумеется, Сеннефер, я далек от мысли о том, что передо мною – обыкновенный парасхит, копающийся в чужих внутренностях…

– Не в чужих, – поправил его старик, – но в мертвых.

– Это одно и то же.

– Э нет, господин, ошибаешься. Мертвый принадлежит богам. О нем нельзя сказать «мой», «твой», «наш», «ваш». Он – божий!

– Да, это так, – из любезности согласился купец. Он не мог понять этого странного обычая – бальзамировать покойников. Зачем это? Разве не проще предать земле? Или сжечь, как это делают далеко на Востоке? Или подвесить к дереву, по примеру народов Севера, что за страною хеттов?..

– Чем угостить тебя? – сказал старик. – Есть у меня зелень му. Так называют ее в Та-Нетер. И мы переняли это слово. На рынках ее тоже называют му.

– Уважаемый Сеннефер, я знаю му. Однако доставь мне удовольствие, на которое могу рассчитывать, как гость.

Старик удивленно уставился на купца.

– Могу ли я, как гость, просить все, что мне заблагорассудится?

– Да, можешь.

– Спасибо, Сеннефер! А прошу я одного: поговори со мной, дай насладиться твоими словами и блеском ума твоего.

– О, азиаты! – воскликнул старик и всплеснул руками. – Какие же вы, однако, хитрецы! Ты обезоружил меня, и я вынужден подчиниться тебе.

– Я только этого и желаю, Сеннефер. Что может быть приятнее беседы с тобой? Я хорошо помню, что ты из Саи. Запомнилось и твое мимолетное замечание о том, что ты знал достаток. Полагаю, что ты был и знатен и богат. Об этом свидетельствуют твой лоб, и нос твой, и руки твои. Глаз у меня наметан, и я знаю, что такое кровь знатного человека.

Сеннефер выслушал купца и сказал:

– Чужеземец, я помню твое гостеприимство, твою щедрость Поверь мне: я мог бы ответить тем же, если бы не разрушили дом мой, если бы не преследовали меня отец и сын.Я ел песок на Синайском полуострове, добывая медь. Я кочевал в песках Рете-ну, спасаясь от гнева врагов моих.

– Неужели столь могущественны враги твои?

– Мои? – Старик горько усмехнулся. – Мановением мизинца уничтожают они все живое. Их взгляд испепеляет растительность на земле. Дуновение ноздрей их повергает города во прах.

– Сильные, однако же, враги у тебя, Сеннефер, ничего не скажешь.

– И если ты видишь меня таким, как есть, – только потому, что я жив. А жив потому, что не умер. А не умер – ибо гнев питает меня. И месть в сердце моем твердит: «Ты должен жить, Сеннефер! Жить, чтобы отомстить!»

– Я много ездил, Сеннефер. Знаю земли, знаю воды. Те, что лежат далеко на Западе, и те, что – далеко на Востоке. Как бы ни были настроены правители друг против друга, всем хочется торговать. Стекла из Джахи приводят в восторг женщин Кеми. Благовония с острова Иси пленяют прекрасных вавилонянок, чьи глаза с густой поволокой. Я купец – и предо мной открыты границы, и стражи не чинят препятствий.

– Еще бы! Еще бы! – проговорил Сеннефер. – Купец – человек уважаемый.

– К чему я это все говорю? – Тахура понизил голос. – Мне хочется послушать твою красивую речь, исполненную благородства. Я знаю язык вашей страны. Но когда услышал тебя, я сказал себе: «Тахура, вот она, речь, которая достойна избранных».

Старик был доволен. Он улыбался. Человек очень слаб – с трудом противостоит лести. Даже самое крепкое сердце размягчается под действием хорошо взвешенных хвалебных слов. Только пирамида Хуфу противостоит лести, ибо она глуха.

Сеннефер сказал:

– Уважаемый господин, если моя речь приглянулась тебе, то в этом повинны мои родители – знатные люди из чудесного города Саи. Я рос, как цветок, и уши мои внимали словам изящным и мыслям возвышенным. Право же, мало стоит слово, если не выражает оно нечто, что западает тебе в душу и живет там подобно птице в гнезде. Это нечто рождает новые мысли, и они, как птенчики, слетают с уст твоих. Ибо ты был оплодотворен большой мыслью. Слова – очень удобное обличье. Они должны быть необычными сами по себе. Но за ними, повторяю, должно стоять нечто. Ты меня понял?

Тахура молча кивнул.

– Чем хороши, чем неотразимы папирусы древних времен? Тебе их приходилось читать?

– Немного, немного, уважаемый, – проговорил скороговоркой купец.