Фараон Мернефта

Дома все было в образцовом порядке: отец и мать мои завернуты в промасленные простыни, амфоры наполнены тростниковым соком, а Хэнаис с удивительным проворством перемещалась от одной постели к другой, ничего не упуская из виду. Слуги ободрились под влиянием мужественной и расторопной девушки. Несколько невольников по приказанию Хэнаис наловили где-то змей и сняли с них кожу, чтоб достать жир, которым следовало смазывать чумные пятна на теле больных.

Отец находился в ужасном состоянии: чумные пятна покрывали все его тело, лицо распухло, в груди хрипело. Он не узнавал меня.

Долго я наблюдал за уверенными действиями Хэнаис и не мог отвести глаз от этого прелестного создания, которое своей красотой напоминало что-то неземное и казалось настоящим добрым гением страждущих. Я подошел к ней и, взяв ее маленькую смуглую ручку, сказал с признательностью:

— Милая Хэнаис, как ты все хорошо делаешь. Но не переоцениваешь ли ты свои силы? Я здоров и крепок и могу помочь тебе.

Она как будто смутилась и молчала с минуту, но потом, ободрившись, подняла на меня свои блестящие глаза и ответила:

— Не бойся, я не чувствую никакой усталости и буду присматривать за всеми. Никто не останется без помощи, а ты, — прибавила она, — отдохни несколько часов, а завтра займись своей службой. Никто из твоих не умрет, пока Хэнаис будет о них заботиться.

Взволнованный, я крепко пожал ей руку, обнял ее за талию и хотел поцеловать, но она отскочила от меня в испуге. Я же, вспомнив про обещание, данное Кермозе, поспешно вышел из комнаты.

На следующий день не произошло никаких особенных перемен. В доме у нас заболело еще несколько невольников, но никто не умер.

После обеда я поехал во дворец. Наследник чувствовал себя хорошо, только был крайне слаб. По окончании царского ужина один из офицеров сказал мне:

— Не знаешь ли ты, что сделалось с Радамесом? Уже два дня, как его нигде не видно. Уж не заболел ли он чумой?

— Не знаю, — отвечал я. — Дома у меня так много горя, что мне некогда думать о ком-либо другом.

— Мы все в таком же положении, — со вздохом заметил мой товарищ.

Ночью вид города, ставшего пристанищем чумы и смерти, был еще мрачнее и ужаснее, нежели днем. На улицах горели костры: солдаты жгли душистую траву, смешанную со смолой. В тени зданий крались люди с носилками, на которых были навалены длинные тюки, обернутые в просмоленный холст. То были жертвы чумы, и носильщики направлялись к городу мертвых со своей страшной ношей. Вынужденный сделать небольшой объезд, чтоб миновать длинную вереницу носилок с умершими, я должен был проехать мимо дома Мены.

Я вспомнил жестокость, с которой Радамес прогнал с этого самого порога свою больную жену. Пощадила ли его чума? Я решил удостовериться в этом.

У костра сидели на корточках солдаты-эфиопы, широкоскулые и с курчавыми головами. Я подозвал одного, приказал ему подержать мою лошадь и, подойдя к воротам, ударил бронзовым молотком в металлическую доску. Раздался громкий, продолжительный звук, волною разлившийся посреди ночного безмолвия, но внутри ничто не шевельнулось, и ни один слуга не вышел навстречу.

«Уж не вымер ли весь дом? — подумал я. — Надо в этом убедиться».

Я велел подать себе факел и вошел без всякого страха. Осматривая двор, споткнулся обо что-то.

Опустив факел, я с ужасом увидел, что это труп чумного, который находился уже в полном разложении и представлял собой одну черную смрадную массу. Я поднял факел над головой и убедился, что во дворе валялось с десяток мертвых тел; кроме того, несколько трупов, застывших в сидячем положении, виднелось у стен дома. Но что стало с хозяевами палат? Мне непременно хотелось это узнать, и, отвернувшись от трупов, я вошел в дом.

Поднялся по великолепной лестнице, освещенной небольшим факелом, и в зале встретил живое существо. То был старый негр, который, сидя на корточках у жаровни, жег на угольях смолу и ароматические травы.

Услышав мой голос, он встал и подошел ко мне. На мой вопрос он сообщил мне, что только он и одна женщина остались одни в целом доме.

— Все слуги разбрелись. Первых заболевших господин приказал выбросить на улицу. Но когда его мать и сестры заразились чумой, господин спрятался в погреб, откуда не выходит вот уже вторые сутки. Может быть, он уже умер, — спокойно заключил старик.

— Но почему же не убирают трупы?

— Их слишком много. У меня не хватит сил убрать их самому, а куда обратиться за помощью, я не знаю.

Я осведомился, где мать и сестры Радамеса. Невольник указал мне дорогу. Пройдя несколько комнат, я вошел в роскошно убранные покои, освещенные двумя лампами. Свет их падал прямо на стол, на котором стояли блюда с медом, печеньями и золотая чаша с вином.