Фараоново племя

Быстролет замедлился. Левой рукой Иван набрал посадочный код, правая поднялась, нащупывая несуществующий шарик дистанционного пульта… Планетарные катера требовали молниеносной реакции, а здесь ошибешься сам — подхватит автопилот. Внизу лоскутным одеялом пестрел посёлок, тянулся к небу острый шпиль старинной церкви, поблескивали антенны. По улицам, маленькие как муравьи, бродили ручные олени. Коттедж, неотличимый от деревянного, стоял последним в ряду — словно Иван и не уезжал отсюда. Новый владелец, климатолог Тойво с непроизносимой финской фамилией, отчалил в гости на материк и любезно предоставил дом прежнему жителю.

Дверей в поселке не запирали. Иван вошел в тесноватый предбанник, заставленный пыльной аппаратурой и агрегатами непонятного назначения. Климатолог, похоже, не завел робочиста, и аккуратней не стал. Даже свет не наладил, пришлось включать лампу вручную. И комната не изменилась — узкая койка, оленья шкура на стене, коллекция минералов на полке, старомодный экран в полстены. Зеленый огонек мигал: непрочитанные сообщения. Два. От Тойво с небрежным извинением за первозданный хаос и просьбой чувствовать себя как дома. И от детей: Уэйн и Лёнька наперебой объясняли — пааа, у леммингов эпидемия, нужно делать прививки, подмешивать пробиотики в корм, Лизхен в лаборатории днюет и ночует, до послезавтра не жди.

…Старшая дочь через год станет взрослой, и с пробирками ей комфортнее, чем с людьми. Её мать, Эльзи, тоже замкнутый, непростой человек, лишний раз и слова не скажет. Смешливая, кучерявая Майра, подарившая ему Уэйна и малышку Меган, нравилась Ивану намного больше, прошлый отпуск он провел с ними в Шанноне. Вспомнились круглые щеки и веселые лучики у глаз подруги, запах цветочных духов и шелковые платочки на шее — милая, милая. Майра вернулась на Марс, когда Меган исполнилось пять. А Ленточка больше никогда никуда не вернется…

«Отставить!» скомандовал Иван. «Прошлое — прошлому!». Он открыл окна, распаковал рюкзачок, пошарил на кухне, загрузил в автоварку штрих-баранину с натуральной овощной смесью и выставил таймер. Потом проверил печатный стан и задал размеры — нужно было бельё и носки. Всё остальное пряталось в кладовой, на верхней полке — льняные штаны, мягкая, выношенная рубаха, ботинки и куртка из желтоватой штрих-кожи, собственноручно связанный свитер из собственноручно состриженной когда-то овечьей шерсти. Одноразовую одежду Иван бросил в утилизатор и досадливо отмахнулся от вежливой просьбы заказать новый костюм. Возбуждение охватило его, как всегда в первый день на Земле. Хотелось бежать, прыгать, кататься по траве, плыть по невыносимо холодному озеру, с плеском рассекая воду. Гренландия. Моя Гренландия.

Рассовать по карманам мелочи — минутное дело. Ножик, огниво, свечка, помятая кружка, моток веревки — без неё в здешних пустошах никуда. И горсть камешков — тускло-оранжевый арсенит, фиолетовый кристалл лунного аметиста, крапчато-серая галька с побережья Северного моря. Нужна ли карта? Навряд ли, ноги помнят переплетения троп и проходы в скалах.

Иван зашнуровал ботинки, снял коммуникатор с запястья, мельком глянул на себя в зеркало — настоящий суровый викинг. Челюсть вперед, грудь колесом потертая куртка грубо заштопана на плече. Не хватало только кудрей и щетины, но за три месяца волосы не отрастут. Пошарив в кладовке, Иван отыскал полосатую шапку. Теперь хорошо.

На окраине поселка мохнатым клубком грелись на солнце псы. Завидев чужого, они залаяли для приличия, потом один за другим подошли обнюхать. Синеглазые симпатяги хаски порой свирепели не хуже волков — Ивану случалось находить растерзанных оленят — но сейчас звери были сыты и дружелюбны. И устоять против их обаяния мог разве что человек без сердца. Разве можно не потрепать мягкие уши и пушистые шеи, не погладить по спинам, не подставить ладонь коричневому мокрому носу? Молодой дурашливый пес увязался следом за человеком и сопровождал его с километр. Потом сел, почесался, тихонько гавкнул и потрусил назад — летняя тундра его не прельщала.

Проезжая дорога окончательно заросла — чтобы сберечь почву, старались летать или ездить с упряжками. На покрытых низкой травой холмах сгрудилось стадо овец. Силуэт высокого пастуха, его маленькая бородка и широкие, когда-то могучие плечи показались Ивану знакомыми. Сколько же ему лет? Тридцать четыре года назад старик уже выглядел древним, как скалы.

Эсперанто патриарх не понимал (или не хотел понимать), пришлось вспомнить полузабытый датский. За памятливость Иван получил кружку теплого молока и черствую краюху. Кисловатый, ржаной вкус, наполняющий рот слюной, был вкусом детства — никакие изыски автоварок не сравнятся с хлебом, выпеченным на огне. Наверняка в избушке у старика стоит печка, такая же древняя, как он сам. По вечерам пастух подсовывает полешки в приоткрытую дверцу, греет натруженные ладони, помешивает вилкой мясо, аппетитно шипящее в сковороде. И никаких ледяных дождей, фонящих астероидов, суточных вахт…