Фараоново племя

Физиономия трётля сморщилась, он повернулся к собеседнику задом и выразительно приподнял хвостик. Ни один из немногочисленного скалистого племени ни разу не соглашался подняться в воздух, зайти в поселок, сдать анализы или допустить к себе ученых с их пробирками и иголками. Спустя полвека после того, как разбуженные и очень сердитые трётли забросали камнями команду мелиораторов, потревоживших их покой в долине Канак, почти ничего не изменилось. Самые молодые из каменных скандалистов, те, кто не помнил ни викингов ни зеленых лугов, начали понемногу выходить к людям, менять куски лазурита и грубые резные фигурки на овечье молоко, помогали сторожить отары, дразнили неугомонных собак. Старики же по-прежнему держались поодаль от шума и суеты, опасаясь — вот-вот снова загрохочут ненавистные колокола и злые человеки с железными топорами, плугами и мотыгами начнут выживать их с насиженных мест.

Чем Иван привлек ворчливого трётля, осталось тайной. Но они дружили почти сорок лет — с того дня, как мальчишка-школяр потерял в сугробе коммуникатор и вывихнул ногу, пытаясь достать аппарат, а нескладный каменный урод вытащил человека до трассы, и ничтоже сумняшеся сел на дорогу, чтобы остановить снегоход. Иногда Кривой казался Ивану младшим братишкой, порой — упрямым и хитрым зверем, изредка стряхивал напускное юродство и становился мудрым как отец. Мог и напакостить — когда им с Майрой захотелось провести медовый месяц в палатке на берегу тихой гренландской шхеры, через день туда собрались песцы, лемминги, гнус и мошка со всей округи. Обнаружив в котелке теплый привет от белой полярной лисички, подруга в то же утро собрала вещи.

— Эй, уснул, бездельник? — трётль больно ущипнул Ивана за ухо. — Пошли, что вкусное покажу.

Под лакомствами у третлей подразумевались весьма странные вещи — заношенные ботинки, к примеру, зеленые стекла (белых они не ели), покрытый плесенью сыр, перекисшее молоко. Но у Кривого и вправду нашелся сюрприз. Пролезть сквозь крохотное отверстие в скальной выемке оказалось немыслимо, даже руки туда проходили с трудом, но разглядеть удалось. Огонек свечи отразился в тысячах острых граней, заплясал золотом на багрянице — за толщей породы таилась великолепная гранатовая щетка.

— Чудно, а? Помирать буду — съем напоследок, — горестно вздохнул трётль. — Будет что вспомнить там.

Неподдельное уныние в голосе друга насторожило Ивана. Он внимательно оглядел бугристую каменную тушу, и увиденное его не обрадовало. Сланцевые пластинки, покрывающие бока и спину потускнели, потрескались, пальцы ног искрошились и в приоткрытой пасти явно не хватало зубов.

— Ты, Кривой, загибай да не загибайся! Захворал что ли или седалище на камнях отморозил?

— Старый стал. Мы, трётли, с годами скидываем шкуры — пока есть что сбрасывать, мы линяем, когда нет — застываем, превращаемся в валуны. Пришло моё время. Хорошо, хоть увиделись напоследок, Белая голова, прилетел порадовать друга, побаловать. Кстати?

Крапчатая галька из Северного моря легла в подставленную ладонь. Трётль шумно принюхался.

— Треской пахнет. Бородатые парни с севера любили ей закусить.

— Галькой?

— Треской, дурень. Стыдно смеяться над умирающим.

Тихий стал. Не бранится, не ставит подножки, ни паука, ни навоза в щётку не подложил. Может доктора к нему вызвать? Или ветеринара? Так ведь не дастся, старый баран.

Кряхтя и охая, трётль взгромоздился на здоровенный валун, разлёгся, подставил солнышку бурое брюхо.

— Расскажи мне, что творится там, наверху, Белая голова. Видел ли ты Медведицу, которая заглатывает луну, а потом выплевывает её? Встречал ли гордых альвов на серебристых драккарах — они уплыли в небо, и никто больше не слышал про них?

— Там холодно и темно, Кривой. Или холодно и светло. Невидимые лучи пронизывают твое тело, отравляют кровь, острые летучие камни стремятся пробить насквозь борт лодки, роботы сходят с ума и крушат станции вместо того, чтобы рыть шахты.

— Роботы это трётли, у которых не отросла душа?

— Не совсем так — самоходные механизмы делают люди. А вы плодитесь сами.

— Есть такое, — довольно подтвердил трётль. — Я четырежды почковался и все мои отпрыски до сих пор грызут камни. А вам нужны ваши хюльдры, в одиночку не справиться. Глупое устройство и сами вы дураки.

— Не ворчи!

— Буду! Зачем вам, жадными людям нужно летать дальше неба, делать города на Луне и вытаскивать камни из этого… пояса. Вы же их не едите, и дома строите из невкусной пластмассы. Вам всего мало, вы рветесь вперед как бородатые парни с севера — где они теперь, что осталось от их мечей и овец?

— Понимаешь ли, трётль, это вечное свойство людей — идти дальше, брать за шкирку новые земли. Когда мы остановимся, мы умрём. Окаменеем.

— Подумаешь, — кивнул тролль. — Станем родичами, будем рядом валяться на пустошах, пугать песцов и овец, грызть слюду — она вкусней леденцов. Кстати?

Иван достал кругляш арсенита.

— Это последний, прости.

Высунув длинный язык, трётль облизнул подарок, причмокнул, но есть не стал.

— У твоей хюльдры волосы тоже рыжие. Тоскуешь по ней?