Читаем Фарфор полностью

Мы с Игорем идём к церкви от реки. Мы плавали, у нас однокоренные синенькие плавки, которые мы постоянно чувствуем: мокрый холодок, и наше тело стало как будто неудобным. Игорь ловко залезает в церковь (в который уже раз? снято?), а я решаю залезть через другое окно, и когда он оборачивается, чтобы подать мне руку, меня нет внизу, и мне приятно понимать, что он удивляется. Мне хочется не сразу же и не во всём следовать за Игорем, а сделать такой вот отступ – соседнее окно через пару минут: потерял меня? Но Игорь быстро, не позвав меня, прыгает в церковь, я слышу, как его тело собранно, прицелившись, приземляется. Мои колени горят от кирпичей, на ладонях крошка. Я встаю в оконном проёме – тень моя падает на разбитые пивные бутылки, Игорь смотрит на меня. Я спрыгиваю, в церкви пахнет гнилыми грушами, сыростью, вчера прошёл дождь. Игорь засовывает руку в штаны и решает («Мокрые!») снять плавки. Он спускает штаны, сделав угол правой ногой, футболка повисает на Игоре, тонкие ноги торчат из неё. Когда он снимает плавки, я отворачиваюсь, чтобы ничего не заметить, и чувствую особенное одиночество, которое бывает, если за спиной у тебя чужое, белое тело, а до коленей дотрагивается ветерок. Всю дорогу к дому мы почему-то молчим, «опель» в заплатках обгоняет нас и, стараясь, гудит впереди, забирается на холм. А в подъезде на лестнице Игорь резко останавливается, чтобы я врезался в него, и я врезаюсь, а он держит руками перила и стену подъезда, не пропуская меня. Я залезаю рукой в его карман, достаю оттуда, как будто шутя, комок мокрых плавок и прячу их в свой карман. Мы звоним в наши звонки, почти одновременно (Шура немного опаздывает) открываются двери. И пока я отвечаю что-то маме (пахнет помидорами и чесноком, летний ужин, макароны не буду), я слышу, как на балконе свистит Игорь, вызывая меня. Он успел пройти за стеной от двери до балкона и снова зовёт меня. Снято!

Бабушка пролезает в окно церкви, как в любой рассказ, и говорит: «Будем кайфовать!» Имеет в виду что-то детское, с шоколадной крошкой, слово услышала по радио («Как теперь говорят молодые люди!») и решила (семьдесят четыре года) вот так, шутя, за столом сказать кайфовать, хотя сама бы предпочла «Будем наслаждаться!». Меня пробивает внезапный пот, но я тут же понимаю, что нет, она не может никак знать, что мы с Игорем залезаем в церковь, ныряем под сцену, поворачиваем щеколду на двери сарая, и он говорит: «Покайфуем?» Нет, тут всего-навсего мороженое. Я ем мороженое (бабушка: «Кайф!») с острым чувством греха и даже, кажется, ощущаю запахи.

Осенью я планировал купить фотоаппарат, а пока взял «Любитель» у отца и практиковался (выдержка, диафрагма) неделю. Нужно было сдвинуть защёлку с верхней крышечки, и фотоаппарат, откинув створки, открывался, как коробочка с фокусом. Смотреть надо было сверху вниз, и там, на дне колодца, под толщей стекла отражался Игорь, поворот реки, лес, кошка, а если отогнуть ещё специальную лупу, то Игорь приближался, крупно облизывал губы. Когда я напечатал фотографии, оказалось, что всё вышло нечёткое, заплаканное: садовый домик, пионы, родители, гости на мамином дне рождения, Игорь задирает подбородок. Следующие двенадцать кадров я снимал иначе: долго прицеливался, просил Игоря держать у лица лоскуток узорчатого бабушкиного платья, чтобы настроить резкость. Отец научил меня выставлять расстояние до объекта, и я выставлял: три метра, два метра, один метр. Игорь, как и полагается, смеялся, брал лоскуток в рот, вешал на ухо, но я выжидал, пока ему надоест (выдержка, выдержка), так я запомнил его родинки, и потом, когда Игорь терял интерес, я набирал воздуха (диафрагма) и решительно нажимал на кнопку, плёнка, что-то схватив, уползала. Не терпелось быстрее доснять, чтобы завтра уже отнести в фотопечать: чётко или нет? И мы шли дальше в лес, Игорь стоял под елью, подавленный ветками и темнотой, и ехали к реке, где Игорь изображал памятник: голову чуть влево (вправо), рука на боку, а вторая поднята вверх, как бы прикрывает солнце, чёрная футболка, сумочка на поясе с тайнами (сигареты, игральные карты с голыми женщинами, кудри, клипсы, соски). Получилось чётко: Игорь остался на фотографиях со всеми тонкими складочками, в лесу и на речке, зелёный и синий фон, невысокий стриженый мальчик, аккуратная детская голова из размашистой Балашихи, футболка показывает тонкую любопытную шею.

Перейти на страницу:

Все книги серии Люди, которые всегда со мной

Мой папа-сапожник и дон Корлеоне
Мой папа-сапожник и дон Корлеоне

Сколько голов, столько же вселенных в этих головах – что правда, то правда. У главного героя этой книги – сапожника Хачика – свой особенный мир, и строится он из удивительных кирпичиков – любви к жене Люсе, троим беспокойным детям, пожилым родителям, паре итальянских босоножек и… к дону Корлеоне – персонажу культового романа Марио Пьюзо «Крестный отец». Знакомство с литературным героем безвозвратно меняет судьбу сапожника. Дон Корлеоне становится учителем и проводником Хачика и приводит его к богатству и процветанию. Одного не может учесть провидение в образе грозного итальянского мафиози – на глазах меняются исторические декорации, рушится СССР, а вместе с ним и привычные человеческие отношения. Есть еще одна «проблема» – Хачик ненавидит насилие, он самый мирный человек на земле. А дон Корлеоне ведет Хачика не только к большим деньгам, но и учит, что деньги – это ответственность, а ответственность – это люди, которые поверили в тебя и встали под твои знамена. И потому льется кровь, льется… В поисках мира и покоя семейство сапожника кочует из города в город, из страны в страну и каждый раз начинает жизнь заново…

Ануш Рубеновна Варданян

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги