Я смотрел, как мальчик на далеком поле поднимается по лестнице к себе в комнату, по дороге обнимает маму, которой тоже не терпится узнать, как прошел праздник, а потом со вздохом опустил глаза и вдруг увидел позади фермы маленький бурый пустырь. Обнесенный стеной прямоугольник, покрытый грязью и заброшенный. На дальней стене выпирало несколько кирпичей — удобно ставить ногу, чтобы взобраться, — а в дальнем правом углу росло одинокое деревце бодхи, тощее, долговязое и несчастное. Что это за место — старый загон для животных? Я взвалил на спину чарпой и понес вниз по лестнице, то и дело ругаясь. Потом привел себя в порядок, умыл лицо у колонки, почистил зубы, стоя посреди двора, и наполнился внезапным утренним чувством свободы, надежды, оттого что оказался полновластным хозяином фермы в такой канареечно-яркий день и могу делать что хочу. Я помочился в уборной, переоделся, передвинул чарпой в пятно тени у амбара и задремал. Через несколько часов я проснулся оттого, что в меня полетели мелкие камешки, и кое-как сообразил, что летят они со стороны ограды.
— Да чтоб тебя! — крикнул я по-английски, вставая. — Что случилось?
— Ничего не случилось! — ответил пронзительный голос. — Я Лакшман. Принес тебе перекусить и эти… подтирочные салфетки.
Я забрался на каменную ванну и выглянул наружу. Он улыбнулся. Большие глаза и примерно три зуба. И это был не мальчик, как выразился Джай, а босоногий седобородый мужчина в широких оливковых штанах и черной футболке с принтом из «Охотников за привидениями», явно с чужого плеча; я представил, как он церемонно принимает ее в дар от родственника из Калифорнии. Он передал мне еду и рулон туалетной бумаги, фонарик и кусок мыла, и я уже задумался, должен ли оставить ему чаевые и обидится ли он, если я сэкономлю деньги и не заплачу, когда он сказал, что работа не займет много времени. Наверное, на моем лице отразилось недоумение, потому что он указал на корзину с инструментами, стоявшую у ворот.
— Мне нужно разбить цепь и поставить новый замок. Вообще, ворота неплохо бы заменить полностью. Сейчас можно хорошие поставить, и в одну створку, и в две, с боковиной, стальные трубы, сварочное железо, кованый орнамент. У Шанкара и сыновей в городе широкий выбор.
— Я скажу дяде.
— Ага, скажи. А если скажешь им, что это я вас послал, получу десять процентов.
Он побрел к корзине с инструментами, а я сел обратно на чарпой, разобрал стальные миски с едой, часть оставил на попозже и принялся есть чечевичный дал. На одной из мисок стикер со слоником гласил: «Ешьте в Димплз Дхаба». Значит, дядя доверил мое питание одной из уличных харчевен — должно быть, тетя отказалась меня кормить. Оно и понятно. Когда ворота открылись под протестующий скрип петель, я отставил еду и подошел к Лакшману.
— Отлично. Спасибо, можете идти.
— Я же еще ничего не сделал. Только цепь разбил.
Я поступил бестактно, мечтая остаться один, и он оскорбился. Сорвал проржавевшие запоры, просверлил в стене новое отверстие, приделал новый засов и подошел ко мне только окончив работу, перекошенный весом корзины с инструментами, которую тащил в замасленной руке. Я стоял у амбара, под гуавой, и резал прямо на ладони только что сорванный плод. Предложил ему ломтик — он отвернулся.
— Тогда давайте я дам вам что-нибудь, — сказал я, достав кошелек.
— Ты мне во внуки годишься. Я поговорю с твоим дядей.
Я пристыженно кивнул.
— Как доешь, оставляй посуду за воротами, кто-нибудь из моих родных будет ее забирать по утрам. А вместо нее оставлять новую еду. Понятно?
Я снова кивнул, он что-то проворчал, повернулся и пошел к воротам, у которых я окликнул его — вспомнил про комнату за тремя ржавыми засовами.
— Чего тебе? — спросил он, не двинувшись с места.
Я подбежал.
— Вы могли бы открыть заодно комнату? Засовы заело.
Мы вместе пошли к двери, мимо окна с железными прутьями, за которыми угадывался еще и деревянный ставень.
— Зачем тебе вскрывать старую комнату?
— Чтобы спать там. Я пришелся по вкусу здешним комарам.
Он колебался и поджимал губы.
— Это же не очень трудно? — спросил я в замешательстве.
Может, это какая-нибудь особенная комната, для молитв и подношений богам, например.
— Это молельня?
— Ты же своему дяде настоящий племянник? Не какой-нибудь двоюродный?
— Ну да, — осторожно ответил я, потому что он и так это знал, стало быть, хотел спросить о чем-то другом.
— Потомок Мехар Каур?
Я поразился, что он назвал ее по имени: в Индии всегда важнее степень родства.
— Это моя прабабушка.
Он задумчиво кивнул, не сводя с меня глаз и так пристально разглядывая мое лицо, что я поневоле отвернулся.
— Это ее комната? Вы это хотите сказать?
Он не ответил. Я дотронулся до решетки и обратил внимание, что ни одно окно в доме больше не было закрыто таким образом.
— Вы ее знали?
— Видел пару раз в молодости, когда проезжал мимо на велосипеде. Она уже старела.
Не произнеся больше ни слова, он измерил засовы, взял из корзины два молотка и протянул один мне. Я был выше, поэтому начал с верхнего.
8