Фарфоровая комната

Сурадж не сумел признаться Мехар накануне возвращения Май. Когда Мехар стряхнула грязь с тапочек и поднялась, чтобы уйти, он тоже встал, внезапно наполнившись энергией и не зная, куда ее девать. Она смотрела удивленно.

— Ты что-то скрываешь?

— Нет, просто думаю.

Ему пришло в голову, что если он признается сейчас, это будет конец: раненая честь и ярость камня на камне не оставят от ее чувства к нему; но если она узнает обо всем дома, в окружении членов семьи, ей придется подавить гнев, и то, что вырастет на его месте, возможно, будет в его пользу.

— Когда ты придешь опять? — спросил он безнадежно.

Она улыбнулась с нежным и оттого почти материнским удивлением.

— Теперь как раньше.

Он кивнул и по дороге домой говорил мало. Да, пусть лучше она все узнает сама, но не осмеливался спросить себя, для кого лучше. А ему остается только ждать. Ночами он лежит на чарпое и ждет. Как только ей скажут, что муж хочет провести с ней ночь, все будет кончено. Вот она лежит в дальней комнате, и входит Джит. Поймет ли она с первого прикосновения, что это другой человек, ведь она уже привыкла к его собственному? Что будет — она оттолкнет его и потребует, чтобы ушел? Кричать она не станет, в этом он уверен. Не станет привлекать внимание к этой стороне своей жизни. Он молится, чтобы она ради собственного блага не сказала ничего, что раскрыло бы их секрет. Невыносимо даже думать об этом. Поэтому ночь за ночью он лежит без сна, в тихом и страшном ожидании: чарпой брата совсем рядом, нельзя не услышать, если он встанет и пойдет через двор. Но ничего такого не происходит. Брат спит, сгорбившись, лицом к стене. Только дважды он поднимался, две ночи подряд, и каждый раз Сурадж лежал неподвижно, уставившись на отсыревший потолок, с ноющим животом и пересохшим горлом, и старался не заплакать. Но Джит доходил до колонки, пил воду и возвращался в кровать, а Сурадж начинал ненавидеть брата, который никак не прервет его терзаний. Поэтому он почти испытывает облегчение, услышав однажды утром, что его зовет Май, которая сидит на кровати в тени широкого крыльца и обмахивается веером. Сурадж играл на дхоле в амбаре — он снимает инструмент с шеи и выходит во двор.

— Я?

— Мой любимец, — говорит она, маня его рукой, и он пересекает пыльный двор, пока не останавливается в полуметре от нее. — Сядь. Посиди со старой матерью.

Он осторожно садится. Что-то она от него хочет. Он опускает голову и кладет локти на худые колени, так что сплетенные тонкие пальцы образуют между них мостик.

— О чем мальчик так грустит в последнее время? Разве пристало грустить члену нашей семьи?

— Лучше напиться, проиграть половину земель и повеситься?

— Ты так сильно мне его напоминаешь.

— О чем ты не упускаешь случая мне сообщить.

— Не злись!

Она вертит веер с такой скоростью, что поднимает ветерок, в котором играют мухи у них под ногами. Взлетают и садятся ей на ноги. Взлетают — и садятся. Взлетают — и садятся. От улыбки становится видна тонкая, как изысканная вышивка, сеть морщинок на ее лице, блестящих от пота.

— Съезди в город и закажи мне три костюма, шальвары с туникой. Но только в патиальском стиле. Цвет — «шафран Хальсы». На тот случай, если придут эти воры повстанцы. Мы же хотим выглядеть благочестиво, не так ли? Ты знаешь лавку Мунима в Анаркали?

— Я не разбираюсь в женской одежде. Оторви зад от кровати и съезди сама.

— С удовольствием, если бы могла доверить невесткам хозяйство, — говорит она достаточно громко, чтобы услышали в фарфоровой комнате. — Всего на несколько дней уехала — и вот, до сих пор навожу порядок. Кто оставляет муку открытой, а, кто, я спрашиваю? А ты езжай. Повозка свободна, можешь взять.

— Не дури, женщина.

— Вернешься, как раз когда роти будут готовы.

— Я не поеду тебе за тряпками!

— Что творится! Обычно тебя из города не выманишь. Тогда бери с собой жену. Давай.

В фарфоровой комнате слышен шорох, который тут же стихает.

— Что взять? — выговаривает Сурадж, слабея.

— Жену свою, дитя, кого же еще? Бери. Но не плати ему.

Май предупреждающе наставляет на Сураджа сложенный веер — мухи тут же приземляются.

— Иначе этот мошенник заставит ждать нас месяцами.

Он встает и идет к воротам.

— Ты куда?

— К повозке.

— Я сказала, возьми жену. Так даже лучше, сможете еще кое-что прихватить. Для их комнаты. Миски там, всякую всячину.

Пауза.

— Не смотри на меня так, будто тебе насрали в тапки. Я ей все объясню. Давай, приведи ее, вперед.

— Я справлюсь один. И быстрее.

— Ты не знаешь нужных лавок. Просто пойди и позови ее.

— Я поеду один. Не беспокойся.

Жара мучительно жалит его шею.

— Приведи ее. Она, может, давно уже готова. У этих трех слух как у летучих мышей, когда надо.

Сурадж медлит, его лицо искажается.

— Сделай это сама.

— Что за ерунда, Сурадж? Веди ее немедленно.