Фарфоровое лето

— Не говорите так, — возразил Бенедикт сердито, — иначе он даже усилий прилагать не будет, чтобы понять неизвестные ему вещи.

— Я один-единственный раз был в Каорле, — сказал Венцель Чапек. — С женой, потому что она хотела поехать туда. Но когда я снова вернулся в мой сад, в мой дом, не было человека счастливее меня.

— Венеция — это совсем другое дело, — заявил Бенедикт. — В следующий раз я поеду один.

Руди повернулся и очень похоже изобразил, как его приятель скользит, спотыкается и падает. Бенедикт встал и ушел с веранды. Руди лишь в последний момент удалось увернуться от мускулистой руки замахнувшегося на него Венцеля, остаток вечера Руди провел, укрывшись в новом сарае для инструментов, где ужасно мерз и проклинал ситуацию, в которую он попал.

Прежде чем Бенедикт уснул, Венцель поднялся к нему в мансарду и подсел к его постели.

— Мы все прекрасно сознаем, что ты вообще-то не ровня нам, а мы тебе, — сказал наконец Венцель. — Это неважно, пока каждый предоставляет другому необходимую свободу действий. Ни к чему не принуждай Руди. Ты требуешь от него того, что выше его возможностей. Может быть, со временем все станет иначе.

Бенедикт приподнялся в постели.

— Но к этому же нужно стремиться, — с жаром сказал он. — Что если бы рядом с вами оказался человек, который обратил бы ваше внимание на существование других ценностей, растолковал бы вам эти ценности?

— Ничего, — сказал Венцель и поднялся. — У меня есть все, что мне нужно. Для меня этого достаточно.

Какое-то время две последние фразы Венцеля не выходили у Бенедикта из головы. Еще никогда отец Руди не формулировал вслух свою жизненную философию, и Бенедикт частенько спрашивал себя, действительно ли этот малообщительный человек так доволен судьбой, или это только кажется. Теперь он высказался со всей определенностью. Бенедикт верил ему. Венцель Чапек знал, что ему нужно, он же, Бенедикт, этого не знал. Но одно он знал наверняка: он хочет остаться здесь, несмотря на то, что зачастую ему бывает трудно выносить поведение Руди, его постоянное колебание между дружеской помощью и враждебной агрессивностью. Руди, предложившего поехать в Венецию, до которой так удобно добираться на поезде, обегавшего множество туристических фирм, чтобы собрать информационный материал, уложившего дорожную сумку Бенедикта и с большой неохотой согласившегося взять часть денег у Агнес. Руди, бродившего потом по Венеции, как по пустыне, отпускавшего по любому поводу плоские шутки и с насмешкой называвшего стремление Бенедикта приобщить его к своему восторгу интеллигентским заскоком. И в то же время почти робко предлагавшего помощь всякий раз, когда Бенедикт особенно остро ощущал свой физический недостаток.

В деревянном доме слышен был каждый шорох. Из спальни раздался хриплый кашель Венцеля Чапека. Потом все стихло. Бенедикт решил не засыпать, пока вконец замерзший Руди не вернется на веранду. В ожидании друга он тщетно пытался высчитать, что еще осталось от его наследства, ответ, который он получил недавно в конторе юридического консультанта своего опекуна, был весьма неопределенным. Ему объяснили, что не могут дать пока окончательных сведений. Сам консультант отсутствовал. Опекун совсем недавно поручил ему вести свои дела.

— Как прекрасно путешествовать, — подумал Бенедикт. — Несколько месяцев проводить у Чапеков, а несколько — в разъездах, осматривая памятники всемирной истории. Вот к чему мне следовало бы стремиться.

Ему пришло в Голову, что и у его матери было стремление все время находиться в пути, стремление, которое она осуществила. Он не хотел быть похожим на нее. Поэтому решил отложить на будущее осуществление своего намерения.

Назавтра Бенедикт приступил к работе в библиотеке. Эти первые полдня были трудными, они порядком измотали его, хотя он быстро понял, в чем заключаются его обязанности. Бенедикт утешал себя мыслью, что привычка и опыт вскоре возьмут свое. Из стопки книг, которую он хотел взять домой, большую часть ему пришлось оставить. «Чтобы иметь право на привилегии, нужно сначала какое-то время поработать здесь», — сказал ему заведующий библиотекой.

Когда Агнес Амон открыла почтовый ящик и из него неожиданно выпали две открытки, она обрадовалась. Обычно Агнес получала только рекламу, которую она после тщательного прочтения и разглядывания, аккуратно сложив, выбрасывала в мусорное ведро. На этот раз она знала, что открытки предназначались лично ей, их прислали два близких Агнес человека, которые по случайному совпадению в одно и то же время уехали из Вены. Она решила, что прочитает обе открытки только после того, как поднимется наверх, в свою квартиру, уютно расположившись за столом и надев очки. Пока она поднималась на третий этаж, началась вечная игра бесшумного приоткрывания дверей и подглядывания в смотровые глазки; общий для всех сдающих в наем домов запах, которого она уже не замечала, въедался в ткань ее пальто; она решила, что потом засунет обе открытки за раму зеркала, как непреложное доказательство того, что существуют люди, думающие о ней.