Фарфоровые куколки

Мне захотелось спросить ее, почему она здесь, если у нее такой замечательный отец, но я не стала этого делать. Несмотря на ее мужество и хореографический талант, за пределами сцены она была не смелее забитой уличной бродяжки. В отличие от Руби, которая явно руководствовалась своими собственными правилами, не обращая внимания на других. С одной стороны, мне хотелось оказаться где угодно, лишь бы подальше от них, но с другой, несмотря на все наши явные различия, мне было совершенно ясно, что мы трое одиноки в этом мире, каждая по-своему. Казалось, в этот момент нас связали вместе невидимые нити.

Беседа сама собой иссякла, и Грейс снова стала теребить палочки и наконец попросила:

— Девочки, может, вы научите меня ими пользоваться?

— Ты не умеешь есть палочками?!

Сама мысль об этом казалась невозможной.

— Я впервые их вижу. В Плейн-Сити… — Плечи Грейс сжались от унижения и стыда. — Как вообще можно есть суп палочками?

— Вот это да! — воскликнула Руби.

Мы показали Грейс, как брать лапшу палочками и подносить ко рту, держа над фарфоровой ложечкой. Она была безнадежна, но ела так, как будто голодала целый год.

— Ничего, со временем у тебя получится, — пообещала ей я. — Если ты научишь меня танцевать чечетку, то я точно научу тебя достойно есть по-китайски.

После ужина мы пошли обратно к телефонной станции, где нас уже ожидал Монро.

— Если вы собирались поесть лапши в Чайна-тауне, то могли бы сразу мне об этом сказать, — объявил он, подтвердив мои слова о скорости распространения здесь сплетен. — В следующий раз просто встретимся там. Договорились?

Грейс в восторге схватила меня и Руби за руки. Да что же это такое с этими девушками! Неужели никто не учил их манерам и уважению к чужому пространству?

— Спасибо, — сказала Грейс, обращаясь к Монро, щеки которого мгновенно приобрели алый цвет. — Большое спасибо, что позволяете нам увидеться снова.

Я попрощалась с новыми подругами и в сопровождении Монро отправилась домой.

Большинство семей довольствовалось небольшими квартирами, но наша семья арендовала почти целый квартал. Занимаемая нами территория была американской версией китайского двора: с двухэтажными домами, составлявшими в плане квадрат и огораживавшими внутренний дворик. Шестеро старших братьев вместе со своими семьями жили в домах, выходящих торцами на главную улицу. Мы с Монро и родителями — в дальней части дома, там же были общие комнаты и гостиные. В той части дома, которая выходила фасадом на улицу, располагалась контора отца.

Монро открыл ворота, и мы прошли через двор, заставленный трехколесными велосипедами, мячами и прочими игрушками. Внезапно он остановился и повернулся ко мне.

— Что ты делаешь? — тихо спросил он.

— Пытаюсь начать новую жизнь…

— После всего, через что прошла наша семья… Я боюсь, что ты можешь пострадать.

В голове у меня промелькнуло сразу несколько ответов на эти слова, но мне хватило ума промолчать.

— Ты только начала приходить в себя, — продолжал он. — У тебя есть хорошая работа, я встречаю и провожаю тебя каждый день. Не делай глупостей, пусть все идет как раньше…

— Ничего уже не пойдет как раньше.

— Элен!

— Не беспокойся за меня. Так я смогу вырваться отсюда. Разве вы все не хотите того же самого?

Монро пристально смотрел на меня. Я любила его больше, чем всех остальных братьев, но его беспокойство ничем не могло мне помочь, как не могло и изменить мою судьбу. Он вздохнул, затем повернулся и пошел дальше, к двери, ведущей в столовую.

В это время все собирались к ужину, но я была не готова видеть никого из детей. И мне не хотелось идти на кухню, где жены братьев старательно не замечали бы меня, а мать пыталась бы найти слова, которые могли бы хоть как-то улучшить мою жизнь в этом доме.

Как так получается, что я живу вместе с тремя поколениями моей же семьи, такой наполненной жизнью, ее звуками, ее дыханием, и при этом так одинока? Я проскользнула в боковую дверь, поднялась наверх и пошла по пустому коридору к своей комнате. Даже закрыв за собой дверь, я слышала шум и голоса домочадцев.

На маленьком столике возле окна стояли тарелка с аккуратно выложенными на ней апельсинами и незажженные свечи в оловянных подсвечниках, курильница для благовоний и фотография. По моим щекам потекли слезы.

Руби. Настоящая китаянка

Утром в субботу я вышла из дома дядюшки с тетушкой, села на паром из Аламеды до Сан-Франциско и отправилась на детскую площадку в Чайна-тауне. Грейс и Элен уже были там. Сидели на скамейке и болтали. Пора было приниматься за работу!

Мы с Грейс показали Элен основные шаги в чечетке на один такт и постановку ноги на пятку и на носок. Время от времени на площадку выходили мамаши с колясками, но, завидев нас, что-то шептали и тут же разворачивались обратно.

— Что они говорят? — спросила Грейс.

— Они называют нас нехорошими женщинами, — ответила Элен.