Фарфоровый бес

Страшные, роковые дни для бывшего фаворита Платона Зубова начались даже не тогда, когда Екатерина Вторая умерла, а на трон взошел ее сын, император Павел. Многие из приближенных императрицы стенали тогда, что государыня не успела подписать манифест, по которому власть передавалась не сыну ее, а внуку, великому князю Александру Павловичу. Все боялись воцарения Павла. И только Платоша Зубов радовался. Радовался, что на престол взошел Павел.

За себя Платоша не боялся. Богатства свои, вытянутые из императрицы, он надежно припрятал, пожить у Платоши было на что. Заключения в Петропавловскую крепость он очень надеялся избежать, и на то у Зубова имелись резонные расчеты. Конечно, то, что он был одним из последних фаворитов ненавистной матушки нового государя, почета ему не добавляло. Но и не умаляло ничего. Он же среди последних был, а не среди первых. Значит, к столь болезненному для государя событию, как тайное устранение от трона его отца императора Петра Федоровича, отношения не имел. Чист. Станет ли Павел на него время тратить, когда у него еще два брата Орлова, участники того дела, имеются. Он с ними расправится сперва. Потом черед Потемкиных настанет, а потом уж Зубовых. Может, уж и успокоится государь, насладится местью вдоволь, пока до Платоши очередь дойдет. Что греха таить, бывало, язвил он наследному принцу, бросали они друг другу колкости, так разве ж это счет, по сравнению с убийством.

Потому, в отличие от Орловых и многих иных, приехал Платоша кланяться новому императору одним из первых. Он даже рассчитывал оказать государю поддержку. Но Павел идти на компромисс не пожелал, отправил матушкиного любовника вон несолоно хлебавши. То, что Платоша легкомысленно почитал колкостями, для Павла равнялось оскорблению. И он хорошо помнил высказывания наглого гвардейского офицерика, которому уж вовсе было непростительно попрекать великого князя и насмехаться над ним, ведь он даже и восстания Пугачева не подавил, как Орлов, и Тавриду не присоединил, как Потемкин, а просто бултыхался в постели, получая при том деньги за свою услугу. Куртизан – он и есть куртизан, какой из него советчик да друг. Намеки же на интимную близость, которую Платоша не постеснялся предложить императору, и вовсе вызвали у Павла ярость.

Увы, расчеты Зубова управлять новым императором, как он управлял его матерью, не оправдались. Император прогневался, и Платоша предпочел отъехать в имение, до поры до времени. Там он чувствовал себя спокойно, а вести, доходившие из столицы, его даже радовали. Наконец-то Платоша дождался настоящего унижения своих соперников Орловых и Потемкиных. Прибывших из столицы знакомцев он по много раз просил пересказывать ему о том, как император призвал из Москвы Алексея Орлова и заставил его самолично нести на плечах гроб с останками его отца, государя Петра Федоровича, чтобы перезахоронить того в Петропавловском соборе.

Платоша пришел от этого события в неописуемый восторг. Он упивался подробностями и смаковал их. Он хохотал, как безумный, услышав, что дочь Орлова княжну Анну государь повелел выдать замуж за своего брадобрея, и она постриглась в монахини. Лизу же Потемкину, несмотря на любовь к ней старшего сына, император Павел Петрович отправил в заключение в Кронштадскую крепость, и там у нее родился мертвый ребенок.

«Так им и надо, так и надо!» – веселился Зубов и тщательно осматривал в зеркала свою внешность. Он очень надеялся, что его время вот-вот настанет вновь, и он явится ко двору, чтобы возвыситься над прежними врагами. Ведь император не устоит перед его мужской красотой. Какая разница – мужчина или женщина. Он был готов на все, на любое извращение ради роскоши, власти, благоденствия. Но Павел оказался крепким орешком. Зубова он так и не приблизил к себе, а, напротив, наслушавшись рассказов о его мужеложеских забавах, сослал подальше. Так рухнули надежды Плато-ши на новое восхождение к престолу.