Фарфоровый детектив

Маруся вернулась к столу и разложила рисунки из блокнота. Вот хулиганы у дома Павла, вот Тюжа на крыльце, а вот раззявленный рупором рот тётки у магазина.

Обычно к комиксам Маруся относилась прохладно, редкий художник мог добиться в этом жанре высот. Но тут, в водовороте картинок, она вдруг заметила странность. На некоторых зарисовках появлялись фигуры, которых там просто не могло быть. Вот вдали за хулиганами она зачем-то нарисовала абрис лица Ангелины Степановны. А вот в окне заброшенного дома, справа от Тюжи, сквозь штриховку теней проступает хвост фараонки из «Небес». Подчиняясь необычному ритму, Маруся разложила рисунки на столе. Она схватила карандаш и начала добавлять быстрые короткие надписи. Когда на зарисовке с тёткой в квадрате сжатого неба появилась надпись «Кудояровы», Маруся бросилась к телефону. Павел был вне зоны доступа. Не в силах ждать, пока он перезвонит ей, Маруся отправила сообщение: «Паш, это Ангелина Степановна, она хозяйка Небес».

XII

Павел не заметил, как пролетел череду комнат. Ангелину Степановну он нашёл в самой дальней, она стояла спиной ко входу и смотрела в окно. Серая кофта крупной вязки делала её похожей на воробушка.

– Скоро уж зима, Павел.

– Да, река замёрзнет, сложно будет с утопленниками справляться. Но вы что-нибудь придумаете, да?

Она так и не повернулась, но Павлу показалось, что воздух в комнате загустел и стал вязким.

– Поздно уже, пора музей закрывать, – голос Ангелины Степановны начал меняться. Она медленно повернула голову, синие сумерки стёрли морщины на лице и притушили седину в волосах. Совсем юная девушка смотрела на Павла светлыми и ясными глазами. Он повысил голос, отгоняя наваждение:

– Нет, но почему? Чего вам не хватало – денег?!

– А и правда, зачем нам тут в провинции деньги? – она тихонько рассмеялась. Потом сделала несколько быстрых шагов и ткнула Павла кулаком в грудь. Голос её зазвенел и забился по комнате.

– А знаете ли вы, Павел, что такое тоска?! Нет, не боль и хандра, а тоска – чёрная и глубокая, как вода в зимней полынье. Идёшь ко дну, а вздохнуть и умереть сил нет. – Она снова толкнула Павла в грудь. Он перехватил руку и завёл ей за спину.

– А убьёшь кого-нибудь и сразу становится легче, да? – Теперь они стояли совсем близко, и Павел видел тревожные тени в серых глазах. – Забыли, что на меня ваши мороки не действуют? А как ловко придумано, чтобы запугать – весь набор: и легенда о собаке к месту, раз уж она по городу бегает, и Марусю к дому послали, где её уже хулиганье заждалось. А убивать будем руками русалок, сами все такие чистые из себя.

– Вы же умный мальчик, Паша. Не лезьте туда, откуда потом не выбраться, – плечи Ангелины Степановны осунулись, вялая рука выскользнула из ладони Павла. Голос стал плоским и царапнул, как наждачная бумага. – Девочку вашу всё равно уже не спасти.

– Э, нет – так не выйдет. Пойдёте сейчас со мной и спасёте.

ХIII

Дед, совсем молодой, каким его видела Маруся на старой фотографии в семейном альбоме, стоял в воде и махал ей рукой.

– Иди сюда, не бойся! Помнишь, как я учил тебя? Нырнула рыбкой и плыви, пока дыхания хватит. Давай же!

Маруся сделала пару неуверенных шагов, солнце ослепило глаза, и нога скользнула по камню. Она взмахнула рукой и задела дедов подарок.

«Ах, мой милый Августин…»

Музыка ворвалась в летний зной и смяла душный воздух.

Фарфор на циферблате замерцал, разгоняя морок.

Маруся стояла по пояс в холодной воде, не понимая, как она сюда попала. Часы ещё раз протяжно всхлипнули и затихли.

«Русалки не поют, они нашёптывают. Да так, что ты и понять не можешь, где ты и что с тобой». Ангелина Степановна ничего от неё не скрыла, предупредила честно, да только не объяснила, как с этим шёпотом справиться. Маруся попыталась сделать шаг, но ноги словно окаменели. Холодный ветер начал стихать и сквозь тучи проглянуло солнце.

Какое солнце, ночь же на дворе?!

– Здесь нет ночи, только день и лето.

Кто это сказал, было непонятно, но на душе стало покойно, и Маруся шагнула вперёд.

– Канарейка! Осади! – порыв холодного ветра ударил в лицо. Маруся увидела мост в унылом свете дальнего фонаря и вбегающего в реку Павла. Ангелина Степановна стояла на мосту, низко наклонясь над перилами.

– Павел, я ничего не смогу сделать, такие проклятия не отозвать, – ветер растрепал её волосы, и они нимбом поднялись над головой, – она всё равно утонет в реке, в море, в ванне, в луже, чёрт бы вас всех побрал! А могла бы – всё равно не сделала. Я годами стучалась к Охранительницам, а они мною брезговали. А к девчонке этой на поклон пришли. Не спастись ей, я тут не помощница!

– Маруся, птица – не верь! – горячий шёпот обжёг ухо, – давай потихоньку на берег, да?

В этот момент Марусе показалось, что не только Павел подхватил её на руки, но сама река нежно обняла и чуть качнула в объятиях, словно младенца в колыбели.

– Не верь! – то ли плеск волн, то ли голоса, похожие на звон капели, забились, зазвенели эхом.

Им в ответ нежно звякнули дедовы часы.

«Ах, мой милый Августин!»

– Ааааа!