В коридоре раздался скрипучий лязг тележки. «Обед! Все по местам! Обед!» – визгливо верещала сестра-хозяйка. Раньше Катя обрадовалась бы и ринулась помогать. Сейчас её тошнило от одной мысли о выпаренных котлетах и пережевывающих собственную смерть стариках.
Расселась, дура! Катя схватила тетрадь и выскользнула из кабинета.
Дверка внутренней ванной комнаты отворилась и показалась мокрая голова заведующей. Глаза её, полные злобы, забегали по сторонам и добрались до разбросанных бумаг. Она прошествовала к окну, сплюнула, жадно присосалась к сигарете, раскурила её по новой, потом вернулась к столу, разорвала в клочки Катино заявление вместе с завтрашним, ещё не подписанным меню и схватилась за мобильный телефон.
13
До электрички, если по прямой, пешком десять минут по проезжей части и столько же лесом. Катя, сгорбившись под тяжестью наскоро собранной сумки, торопилась. Поезда ходили каждые полчаса, но в перерыв их пускали реже. «Сначала в общагу, переодеться, а потом сразу к следователю. Или лучше прямо с вокзала. С этой тетрадкой Акуловой не отвертеться». Что-то такое знакомое промелькнуло в памяти и тут же исчезло, уступив место светло улыбающейся Стасе. Вопросы по-прежнему оставались без ответов. Как? Зачем? Неужели всё так, как Корнилова и выдала перед смертью: все эти убийства – глумливый пшик, чтобы она, Катя, помнила и боялась? Дикость. Они же были близки, как никто. Смеялись, слушали оперы, смотрели фильмы, вместе пили чай, ловили Акулову.
От мыслей её отвлёк надвигающийся рёв мотора. Белая легковушка вынырнула из-за поворота и завизжала тормозами. Катя остановилась, намереваясь пропустить спешащего водителя, но машина, свирепо прорычав, резко понеслась прямо на неё. Девушка успела заметить за рулём перекошенное лицо охранника Константина. Он был один и что-то орал.
Рядом пронзительно гуднули. Мимо на всех парах пронёсся мотоциклист.
Удар пришёлся по сумке, которую она, боясь выпустить, крепко прижимала к себе. Лес заплясал, перевернулся. В правый висок ударило током. Под левым ребром кольнуло так, что показалось, сердце выскочило наружу. Катя словно кружилась и кружилась на карусели, пока небо вдруг не упало и не придавило. Стало нечем дышать. Она лежала у обочины, на боку. Щеку холодило. Снизу глубоко и в стороне журчала вода. Катя попыталась скосить глаза. Голова тут же загудела, карусель заработала с новой силой. Чугунная плитка. Ливнёвка!
Пошевелить рукой было величайшей глупостью. Боль накатила до судорог, словно на Катю вылили ушат ледяной воды. Нащупав в боковом кармане мокрой насквозь сумки тетрадь, Катя вытащила её и пропихнула между решётками. Услышав глухой звук шмякнувшегося о твердь предмета, прикрыла глаза. «Только бы не было дождя», – она представила разъеденные водой страницы с фамилиями, датами, телефонами, галочками и крестами. «Черные похоронщики!» – всплыла вдруг мерзкая правда. Пару лет назад. Целая серия репортажей известного и скандального журналиста. Про дома престарелых и похоронный бизнес. Екатеринбург, Подмосковье… Громкое было дело. Она тогда только-только увлеклась геронтологией, потому и запомнила. Именно у него на фотографии она видела нечто подобное. Такие же записи, только выражения там были крепче и жёстче: «Алкаш», «Денег нет», «Родственники против кремации»…
«Вот что это было на самом деле…» – соскользнула в черноту последняя мысль, и сознание схлопнулось.
14
Кате снился сон. Лохматый белый медведь встаёт на задние лапы, а передние кладёт ей на плечи и старушечьим тоненьким голосом читает первые строчки из «Божественной комедии». После ласковый хищник уменьшается в размерах, худеет до выпирающих рёбер, обрастает бородой, вытягивается носом и превращается в следователя, который монотонным голосом продолжает декламацию: «Утратив правый путь во тьме долины…»