Фарфоровый детектив

Стасю после инцидента довольно быстро привели в порядок, уложили в постель и накачали успокоительным. Заснула она рано и проспала почти сутки. Кате удалось увидеть подругу вечером в день происшествия дважды, но без разговоров и мельком, пока набирала шприц и позже, когда выносила «утку». О чём спорила подруга с заведующей и почему они сцепились, Стася Петровна Кате так и не объяснила, только упрямо поджала губы и просипела: «Устала я. Не хочу ничего».

Катю всю ночь и весь следующий день трясло, и когда вернулась Акулова, она уже была вконец измучена. Валерьянка не помогала. Глоток запрещённой, тайно хранимой в бачке унитаза и предложенной сердобольным постояльцем водки тоже. Слезы иссякли. Катя сидела в сестринской и просто ждала. По идее Акулова не должна была здесь появиться до утра. Но появилась.

– Заходи. Садись.

Голос заведующей звучал приглушённо, но твёрдо. Катя, пятясь, последовала в кабинет, оставив на всякий случай едва заметную щёлку в двери.

Верхний свет Акулова зажигать не стала. Ограничилась настольной лампой. Открыла окно, достала сигарету, но не закурила. Потом включила компьютер. Всё без единого звука. Катя ждала чего угодно, только не этого жутковатого молчания.

– Смотри, – на экране замелькали кадры чёрно-белого кино. Этот же кабинет, только почти два месяца назад. Дата в углу – 4 апреля. 5-го во сне умер первый «счастливчик». На двадцатой секунде дверь отворяется и, крадучись, озираясь, с довольной ухмылкой на лице в комнату босиком просачивается Корнилова, шмыгает к стеллажу с лекарствами, открывает дверцу, перебирает коробки и пачки, находит нужную, берёт оттуда несколько блистеров. Тёмно-серые таблетки. Всё это исчезает в лифе запашного винтажного платья.

Следующая запись – 22 апреля. Та же картина. Босая старушка, ворующая лекарство. Количество коробок – пять. Позади уже седьмая «лёгкая» смерть. Катя хочет сглотнуть, но ничего не получается. Сухо, слюны нет.

Последняя запись – майская. Аккурат перед Кузиным и Саввиной. Корнилова осмелела. На ногах – тапочки. Дверь открывает уверенно. Назад не оглядывается. Коробки за пазуху не прячет, сразу опустошает, берёт много, рассовывает по карманам махрового халата. Того самого, что Катя ей подарила на 8 Марта.

– Ну что, довольна? – хрипло интересуется Акулова и отворачивается.

– Зачем? – беззвучно вопрошает Катя и, не совладав с подступившей тошнотой, выбегает вон из кабинета. Вдогонку ей несётся: «Спроси подружку, дура! Записи уже у следователей. Посадят твою Корнилову. И ты по делу пойдёшь. И поделом!»

Пришла в себя девушка уже за воротами дома. Сердце переместилось в голову. Мысли топтались на месте. Этого не может быть. Это подстава. Навет. Ну и что, что лекарства брала. Значит, нужно было. Но кому? И в таком количестве?

В окне у Корниловой на втором этаже мерцал слабый свет. Стало быть, уже проснулась. «Ну и спрошу! Сама дура!» – выпалила Катя и прибавила шагу.

Стася всё объяснит. Просто и логично объяснит…

10

– Стася, Стася, её выпустили! Весь дом на ушах стоит. Я на минутку, только спросить, – Катя грохотнула дверью и влетела в комнату подруги. Полумрак. Трепыхается, уже догорая, кадильница.

Внутри было холодно и промозгло. Предметы в сумерках отбрасывали кривые тени, шкаф превратился в безобразное чудовище, а над умывальником кривилось зеркало. Окно отворено на полную. Ветер шелестел шторами, заодно поигрывая блуждающим божьим огоньком. Запах сладкий, анисовый. «А должно пахнуть фиалками», – подумала Катя и замерла на пороге.

Корнилова лежала в кровати, недвижимая, прямая и белая, словно укутанная в саван. Кожа отливала воском, глаза – мертвее мёртвого.

– Стася, что с тобой?! Врача? – прошептала Катя и коснулась рукой лба старушки. Гладкий лёд. Нащупала пульс. Слава богу, есть, но слабый, неровный. Плохо дело.

– Ничего… никого… – голос шёл из глубины. Звуки лопались. – Там… таблетки мои, где зубочистки… красные… две… – Корнилова скосила зрачки и шумно выдохнула.

Катя метнулась к горке, отыскала фарфоровый бочонок с точёной китаянкой, играющей на гучжэне. Вытащила, задев попутно шеренгу банок из-под кофе. Раздалось глухое звяканье, и сотни таблеток запрыгали по полу. Среди разбежавшейся грязно-синей гальки чернел бархатный мешочек. Тяжёлый. Лекарства? Катя высыпала содержимое на стол. Рубиновая, поедающая собственный хвост змейка, отполированная монета 1925 года, бриллиантовая серёжка, два мужских перстня, обручальное кольцо, фарфоровый голубок, вставная челюсть с золотыми коронками, губная помада Dior…

Память выстрелила из всех орудий разом. Словно смерть подмигнула.

«Чёрт! Это же… Почему… Потом! Сначала Стася», – Катя схватила китайский бочонок и вытряхнула ровно две капсулы. Последние.

Корнилова послушно приоткрыла рот, и Катя запихала ей красную парочку под язык. Только потом вернулась к учинённому погрому.

– Это же… – Катя покрутила серые от лунного света капсулы, понюхала. Подняла с пола початую упаковку. – Мидазолам. Ты же не…? Господи, Стася, откуда это? И эти вещи… Они же… Почему они у тебя?