Farlander

Если время еще оставалось, Нико поднимался на самую вершину одной из ближайших гор. В таких случаях он не обращал внимания ни на усталость, ни на голод, ни на сбитые ноги и часто вспоминал отца, который исходил в одиночку едва ли все окрестные леса и облазил все более или менее заметные вершины. Забравшись на вершину, Нико в изнеможении падал на землю рядом с Буном и еще долго лежал, дожидаясь, пока придет в норму дыхание и успокоится сердце. Он лежал, вбирая в себя всю ширь лугов и лесов, необъятный простор зеленовато-синего моря и бездонную глубину голубого неба. Там, в вышине, он пил соленый воздух. Там кожу холодил легкий ветерок. Там Нико ощущал себя в мире со всем миром, там его жизнь попадала в правильное русло, оттуда проблемы выглядели мелкими и бессмысленными. На вершине к нему приходило осознание, что страхи и волнения, надежды и желания преходящи и существуют только в тот или иной момент времени. Он заглядывал в глаза Буну, понимал, что псу уже знакомо это состояние, и завидовал ему.

— Привет.

Голос пришел из настоящего, куда вернулся, просто открыв глаза, и Нико. Цветоощущение восстановилось не сразу, так что поначалу он видел только зеленый силуэт на фоне неба. Нико выгнул шею и прикрылся от солнца ладошкой.

Серезе притворно нахмурилась.

— Ты занял мое место, — сказала она, не дав ему и рта раскрыть.

— Что?

— Ты на моем месте, — повторила Серезе.

Нико растерянно улыбнулся и посмотрел на рассеянных по маленькому парку пьяных.

— А, понял. Ты часто здесь бываешь, да?

Девушка опустилась рядом и даже подтолкнула его, освобождая место под деревом. Он почувствовал жар ее тела и ощутил легкую дрожь, как будто по позвоночнику пробежали пальцы.

— Мы остановились неподалеку, — объяснила она. — Отец не захотел, чтобы я поселилась в одном с ними хостильо возле доков, и мы все перебрались в заведение поприличнее. Сейчас они сидят и обсуждают какие-то планы. Такая скука. В общем, я решила прогуляться, найти тихое местечко, посидеть на солнышке. — Она огляделась и покачала головой. — Вот и нашла.

Достав из кармана коричневую самокрутку, Серезе чиркнула спичкой, прикурила, затянулась и выдохнула. Запах травы хазии пощекотал ноздри.

—Хочешь? — Она протянула ему самокрутку.

Мать всегда говорила, что хазия вредна для легких, и, словно в подтверждение своих же слов, иногда просто заходилась в кашле после бессонной, прокуренной ночи. Нико уже почти отказался от предложения, но в последний момент передумал. А почему бы и не попробовать? Момент самый подходящий. Он принял самокрутку, осторожно затянулся и тут же, едва дым попал в легкие, закашлялся.

— Я не помешала? — спросила Серезе, не дождавшись от Нико, который еще не совсем вернулся с холмов Хоса, никакой реакции.

— Нет. Просто... воспоминания нахлынули.

— Ну, в таком случае я лучше оставлю тебя наедине с ними. — Она поднялась, легко, изящно, без малейших усилий, как большая гибкая кошка.

— Если из-за меня, то не надо, — торопливо сказал Нико.

Серезе протянула руку:

— Я просто играю с тобой. Но если мы хотим провести вечер вместе, то хорошо бы не здесь.

Возразить было нечего, а потому Нико принял предложение, позволив Серезе поднять его на ноги.

— Куда? — спросил он.

Она пожала плечами:

— Давай просто прогуляемся.

Вместо того чтобы держать Нико за руку, Серезе взяла его под руку. Солнце опустилось, в воздухе повеяло прохладой. Люди спешили вернуться до сумерек домой; рабы с железными ошейниками на шее сгибались под тяжелыми корзинами и тюками. Из открытых дверей ресторанов выплывали манящие ароматы.

— Ты не проголодалась? — спросил на всякий случай Нико, хотя сам есть не хотел.

Серезе покачала головой, и ее темные волосы рассыпались по плечам.

— Все, что мне надо, — это свежий воздух. А тебе разве не хочется просто прогуляться иногда?

— Конечно, хочется, — поспешно согласился Нико.

Девушка снова протянула ему самокрутку. На этот раз он затянулся по-настоящему.

— А вы с Алеасом, похоже, все-таки подружились, — заметила она.

— Похоже что так. Хотя Бараха... то есть твой отец... В общем, он этого не одобряет.

— Разумеется. Ты же ученик Эша.

Нико вопросительно посмотрел на нее.

Серезе пожала плечами:

— Мастер Эш — лучшее, что есть у ордена, и все это знают. Моему отцу такое положение дел не нравится. Он всегда стремился к тому, чтобы везде и во всем быть первым. Иного варианта он не приемлет. Упрекать его за это трудно. Мама рассказывала, что у отца было трудное детство, что его родитель был человеком требовательным и суровым, но сам ничего в жизни не добился. Он постоянно, при каждой возможности унижал и ругал сына и до самой своей смерти не выказывал в отношении к нему ничего, кроме презрения. В какой-то степени такое отношение и сформировало моего отца. Он такой, какой есть, и ничего не может с собой поделать.

Нико попытался мысленно сопоставить два образа Барахи — тот, что показала Серезе, и тот, что сложился у него на основе личного знакомства.

Они прошли мимо расставленных на тротуаре столиков, разговоры за которыми становились все громче и резче. Тени тянулись все дальше.