Farlander

Нико промолчал, и маленький сад наполнился звуками бегущей воды. Похолодало. Нико поежился, ощутив в воздухе неприятную сырость. Дыхание уже срывалось с губ облачками пара.

— Холодает.

— Да, идет туман.

— Туман? Сейчас? Что за странная погода?

— Туман идет с гор, с большой земли. Нам лучше вернуться, если мы не хотим замерзнуть.

Нико еще раз оглядел садик на крыше и с натянутой улыбкой повернулся к своей спутнице:

— У мастера Эша есть история про то, как он замерзал. И расскажу тебе на обратном пути.

Комната встретила его не слишком гостеприимно. Последняя монета ушла на то, чтобы открыть дверь, и он долго шарил потом в темноте по дну чашки, надеясь отыскать завалившийся четвертак. Повезло. Нико использовал денежку, чтобы зажечь газовую лампу. Забравшись на верхнюю койку и завернувшись в тонкое одеяло, он долго лежал, размышляя о последних часах.

Эш вернулся поздно. Выглядел он еще более уставшим, чем раньше, и, хотя в комнате было почти светло, наткнулся на умывальник.

«Опять голова», — подумал Нико.

Укладываясь спать, старик ничего не сказал и только хмыкнул. Что он делал едва ли не целый день? Где был? С кем встречался? Вопросы вертелись на языке, но Нико так и не решился ни о чем спросить, зная, что Эш, скорее всего, предложит помолчать. К тому же на первом месте у него было более неотложное дело.

— Холодная сегодня ночь, — сказал наконец Эш. — Да.

— Ты поел?

Нико только теперь понял, что не поужинал.

— Нет, но я не голоден. Этот город начисто отбивает аппетит.

Старик осторожно поднялся с кровати, пошарил в мешке и достал несколько завернутых в промасленную бумагу овсяных лепешек.

— Мастер Эш... — начал Нико и замолчал, ожидая, пока старик повернется.

Эш протянул ему лепешку.

— Ешь, — не терпящим возражений тоном приказал он, хотя Нико и покачал головой.

— Мастер Эш, я хочу кое о чем спросить.

— Ну так спрашивай.

Нико собрал всю смелость.

— Я много думал... Не уверен, что это мое — быть рошуном.

Старик моргнул, словно у него снова возникли проблемы со зрением, потом развернул лепешку, отломил кусок и, не сводя глаз с Нико, сунул в рот.

Слова вдруг посыпались одно за другим, как камни с горы.

— Мне кажется, что во мне этого нет. Эта работа... она хуже, чем я думал. Вчера вечером... — Он покачал головой. — Быть солдатом, защищать родину — это одно, но то, чем мы занимаемся, совсем другое.

— Нико, — мягко сказал Эш, — если ты больше не хочешь быть моим учеником, так и скажи. Я все устрою, и ты сможешь вернуться домой.

Нико сел на полке.

— А как же наш уговор?

— Ты сделал все, что мог. Много работал, старался, смотрел в лицо опасности. Просто скажи. Я прямо сейчас отведу тебя на пристань и найду место на каком-нибудь корабле. Утром ты уже уплывешь отсюда. У меня нет к тебе никаких претензий. Если бы мог, я бы и сам так поступил.

А ведь Серезе была права, понял вдруг Нико. Он и впрямь хороший человек.

Эш завернул в бумагу остаток лепешки, отвернулся и убрал ее в мешок.

— Так ты хочешь уехать? — ровным голосом спросил старик, все еще стоя спиной к Нико.

Нико смотрел на него сверху. Сегодня Эш выглядел не просто усталым — он едва держался на ногах. И в его позе — неподвижной, с опущенными плечами и поникшей головой — заключалось все ожидание ответа.

Вопрос повис в воздухе, разрастаясь, отодвигая их друг от друга, делая чужаками, идущими каждый своим путем.

В голове у Нико как будто что-то блеснуло.

«Ты же умираешь».

Эти повторяющиеся головные боли, это постоянное употребление листьев дульче, это желание взять ученика... Эш был болен и знал, что добром дело уже не кончится.

Груз знания придавил Нико.

«Я никогда не прощу себе, если брошу больного старика одного в этом жутком месте».

— Нет, мастер, — услышал он собственный голос, — наверное, это город так на меня действует, вот и все.

Эш не повернулся сразу, но плечи его медленно расправились. Он перевел дыхание, а когда повернулся, никакой дистанции между ними уже не было, и оба вернулись к своим привычным ролям, мастера и ученика.

— Тебе надо хорошенько поспать. Завтра у нас долгий день. Если захочешь, поговорим утром.

Нико лег, положив под голову руку. Эш принял позу для медитации, выровнял дыхание и сосредоточил взгляд на двери.

Нико смотрел на потолок, до которого было не больше двух футов, и видел трещины в штукатурке, темные пятна сырости, теплый дрожащий отсвет лампы. Он слушал, как звякают, проваливаясь и катясь вниз, монетки. Он представлял их долгий путь по невидимым желобкам, путь, заканчивающийся в крепком, надежном сейфе, спрятанном в глубоком подвале.

Сколько еще осталось старику? Должно быть, у него какая-то болезнь, что-то неизлечимое.

Он знал теперь, что останется со стариком до конца, несмотря на все сомнения, несмотря даже на то, что решение это основано на чувстве верности и сострадании, а не на искреннем желании остаться.