Фармацевт

— Витя, не сердись, пожалуйста, я ведь тоже хочу тебя попросить сделать эту мазь. Понимаешь, Машка пристала ко мне, как репей к заднице, у нее племянница беременная на шестом месяце, а живот уже весь в растяжках. Говорит, смотреть страшно. Может, сделаешь, ну, пожалуйста, я точно знаю, у тебя получится. Помнишь, как ты мне кровь затворил на пальце, — напомнила мне мама.

— Нет, все-таки недаром появилась поговорка «Не делай добра, не будет зла», — мысленно подумал я, тяжело вздохнул и сказал:

— Мама, ты понимаешь, что дело одной племянницей не ограничится. Если, не дай бог, у нее стрии пройдут, она ведь всем своим родным и знакомым растрещит об этом. И сразу новые просители появятся. В нашей стране с рождаемостью сейчас все в порядке, роддома не успевают роды принимать.

Ты хочешь, чтобы я целыми днями сидел, и алоэ с яйцами венчиком мешал. Мне такой радости на фиг не нужно.

— Но Маша обещала, что никому не расскажет, — неуверенно заметила мама.

Я усмехнулся.

— Что-то, мамочка, уверенности в голосе у тебя маловато. Так, что извини, но делать я ничего не буду. Тем более, что вопрос о жизни и смерти сейчас у нас на кону не стоит. Миллионы женщин живут с этими проблемами и как-то справляются.

Мама в свою очередь вздохнула.

— Ох, Витя, я же все понимаю, но все равно жалко девушку, да и Машка уж очень сильно просила.

— Мама, скажи, только честно, ты сама то веришь, что у меня лекарские способности появились, да такие, что я могу из ничего сделать приличное лекарство.

— Да не верю, конечно, — заявила мама, и тут же без всякой логики добавила.

— А мазь то мог бы на всякий случай и сделать.

Разговор так и закончился ничем. Делать мазь я категорически отказался, мама, правда, особо не расстроилась.

— Так и знала, что откажешься, с детства упрямый, как баран. Весь в отца, — сообщила она. — Ладно, ужин сам разогреешь, а я лягу, пожалуй, и так, чуть не заснула, тебя дожидаясь.

Оставшись один, я поставил чайник на газовую плиту, и прямо из кастрюли начал уплетать чуть теплую картошку с тушенкой. Настроения мыть лишнюю тарелку не было.

Методично пережевывая пищу, я размышлял о своих непонятных способностях. Вопросов было всего два. Первый, — что со мной произошло. Второй, что вообще с этим делать.

Чудом, избежав не нужной известности, я не горел желанием повторить все сначала.

Но если на первый вопрос ответа не имелось, никакая сверхъестественная сущность не спешила мне объяснить, для чего мое сознание вернули на больше чем на пятьдесят лет назад и наградили способностью усиливать действие лекарственных препаратов. Возможно, это была не единственная способность, но я и о ней сейчас ничего не знал и вряд ли то, что я делаю, можно будет объяснить с помощью современной науки.

А вот на второй вопрос придется отвечать самостоятельно. Первым решением, наверно, самым идеальным, было бы забыть обо всем и больше не вспоминать. Жить, как все, обычной жизнью советского обывателя и готовиться к трудным девяностым годам.

Вторым решением могло бы стать самостоятельное исследование моего таланта, изготовление лекарств и поиск границ их применения. Только этот путь был достаточно рискованным и вел к различным неприятностям.

Погруженный в свои мысли, я незаметно прикончил всю картошку и понял это только, когда ложка заскребла о дно кастрюли.

Так и не придя ни к какому определенному решению, я малодушно оставил его на будущее. Выпив стакан чая с баранкой, отправился спать, думая, что утро будет мудренее вечера.

Утро новых проблем не принесло. Мама, к моей радости, просьбами сделать лекарство не доставала. Но явно была обижена моим отказом. Тем не менее, больше к этой теме мы не возвращались.

Первые несколько учебных дней ноября прошли незаметно. Большая часть нашей группы жила ожиданием демонстрации, после которой можно было, наконец, уехать домой. Вспоминая прошедший вечер, девочки большей частью, обсуждали своего старосту и его нахальное поведение. Особенно этим страдали Писаренко и Рюнтю. Ничего удивительного, женская часть группы была обижена, что единственный парень предпочел приглашать на танец третьекурсницу из фельдшеров, А не их, таких молодых и красивых.

Светка Писаренко, как бы между делом намекнула мне, что Смолянской осталось учиться всего полтора года, после чего она уедет по распределению.

В ответ я только улыбнулся. Кроме меня никто в училище не знал, что Наташа будет работать в нём освобожденным секретарем комсомольской организации еще пять лет. Хотя в этой реальности это еще не факт.

Однако за знакомство с Наташей пришлось расплачиваться на демонстрации, когда она, радостно улыбаясь, вручила мне большой портрет Леонида Ильича.

— Витя, ты же настоящий комсомолец, — сказала она. — Портрет тяжелый, его должен был нести мальчик из зубных техников, но он заболел. А парни у нас и так все наперечёт. Так, что вся надежда на тебя.

— А точно этот мальчик заболел? поинтересовался я.

Наташа оскорблено поджала губы.

— Точнее некуда, — сообщила она и убежала к куче транспарантов и портретов, которые еще надо было распределить среди учащихся.