— Лёнька, ты там долго еще телиться будешь? бери бутылку и спускайся, мы ждем.
Мама со злостью хлопнула дверью перед носом дяди Лёни так, что затряслась стена дома. Из-за двери донесся дядин возглас.
— Не дала ведь, сука, бутылку, ну погоди, ты у меня еще что-нибудь попросишь.
Он начал спускаться по лестнице, стуча каблуками и громко говоря.
— Мужики, на Фрунзе магазин сегодня закрыт, пошли к гастроному, до одиннадцати часоввсего сорок минут осталось.
Когда хлопнула дверь подъезда, мы с мамой глянули друг на друга и засмеялись.
— Не дал ведь, паршивец, поспать, — сказала она. — Не понимаю чего он к нам приперся?
— Наверно, всю ночь отмечал праздник с мужиками, неподалеку, — предположил я. — В магазин идти дальше, чем к нам.
— Наверно, — вздохнула мама. — Ладно, раз уж встали, давай чайковского заварим.
— Со слонами? — попытался я уточнить.
— Ради праздника со слонами, — ответила мама и направилась к буфету, где у нее в жестяной банке лежал пересыпанный из бумажной пачки индийский чай, который мне брать было категорически запрещено.
Тридцать шестой чай — смесь грузинского и индийского чая мы пили чаще, но его тоже можно было купить не всегда, поэтому грузинский чай у нас заваривался каждый день.
Заварив чай, мы уселись за стол и приступили к чаепитию. К чаю сегодня у нас имелся подовый черный хлеб, масло и грибная икра нашего домашнего производства, принесенная вчера мамой из кладовки в подвале.
Мама молча наблюдала, как я отрезал кусок хлеба, намазал его маслом и сверху положил толстый слой грибной икры.
Когда же я намерился его откусить, она вдруг спросила:
— Может, ты грибную икру в осетровую сможешь превратить?
Я чуть не подавился откушенным куском и закашлялся. Прокашлявшись, укоризненно сказал:
— Мама, другого времени для вопросов не нашла.
— Ну, а что? — скупо улыбнулась та. — Я вчера еще, когда свечу в руки взяла, сразу обратила внимание, что она совсем не такая, как раньше. А когда через час мне стало лучше, сразу поняла, что это твоя работа.
Так, что не ври, признавайся, как ты это делаешь?
Я тяжело вздохнул.
— Мама, ты понимаешь, что будет, если разойдутся слухи о моих способностях.
— Да ничего плохого не случится, — простодушно заявила та. — Наоборот, здорово, что ты можешь помочь больным людям.
— Все-таки, недостаток образования не всегда мешает жить. Моя родительница просто не могла оценить в полной мере того, чему была свидетельницей. Полет в космос, к примеру, удивлял её гораздо сильней.
Я поставил кружку с чаем на стол, и пристально глядя маме в глаза, сказал:
— Мама, ты просто не понимаешь всех возможных последствий, если мой секрет станет общеизвестным.
Могу рассказать по пунктам.
Во-первых, для начала к нам начнётся паломничество больных, жаждущих быстрого излечения.
Во-вторых, на это сразу обратят внимание органы власти.
В-третьих, меня через какое-то время заберут на обследование.
И, наконец, четвертое, если на обследовании поймут, что я действительно могу улучшать лекарства, ты меня больше никогда не увидишь. Меня просто не выпустят на свободу, и всю жизнь я проведу взаперти.
— Ну живут же у нас в городе бабки — ведуньи, порчу снимают, грыжи заговаривают, настойки разные продает, — их ведь никто не трогает, — ответила мама, глаза у неё уже были на мокром месте. — Почему тебя сразу должны посадить в тюрьму.
— Мам, всякие бабки-ведуньи могут заговаривать грыжи, снимать порчу и живут на свободе, только потому, что власти прекрасно знают, что на самом деле эти бабки ничего вылечить не могут, и от их настоек никакого толка нет. Конечно, никто меня в тюрьму не посадит, но жить придется в изоляции и под охраной. А мне это на фиг не нужно, да и тебе тоже. Так, что, мама, давай договоримся. Если хочешь, чтобы у твоего сына было все хорошо, никогда, никому не говори ни единого слова о его необычных способностях. Тем более, что я сам в них ни черта еще не разобрался, и не знаю, получится ли разобраться вообще.
После этих слов мама разревелась по-настоящему и, обняв меня, начала уверять, что ничего никому не расскажет.
Обещанием женщин не стоит доверять, впрочем, как и мужчин, поэтому мамины слова я всерьёз не принял. В принципе, здесь все зависело от меня. Если я не буду палиться сам, то никаким посторонним утверждениям о моих способностях веры не будет.
Прорыдавшись, мама вспомнила, что у неё со вчерашнего дня стоит опара, и возможно она уже перекисла.
Поэтому она отправила меня за дровами, а сама занялась тестом.
Взяв с собой по пути помойное ведро, я пошел на улицу. У двери подъезда с задумчивым видом стоял Валерка Лебедев в галошах на босу ногу, в драном милицейском тулупе и курил сигарету.
Увидев меня, он оживился.
— Витёк, привет. Тут с утра слышал, к вам родня привалила.
— Как привалила, так и отвалила, — сообщил я.
Валерка усмехнулся, окинул меня взглядом и неожиданно предложил:
— Слышь, Витька, я сегодня на танцы собираюсь, пацаны знакомые все разъехались, а одному что-то неохота идти. Может, тебя с собой взять?
Я тоже улыбнулся.
— Валера, ты недавно говорил, что я еще тот слабак. А теперь с собой зовешь.