К полудню площадь перед биржей и Банком Англии была целиком заполнена антиглобалистами, полицейскими и журналистами. Последним на площадь клином вошел какой-то перспективный боевой отряд в черных масках. Они сразу направились прорывать оцепление, охранявшее банк. Нескольких из них через минуту уже закрывали в автозаки. Они, казалось, были удивлены.
— Как же так?! — кричал один. — Я даже не успел ничего сделать!
Тем, кто уже попал в каменную ловушку возле Банка Англии, было отсюда не выбраться. Полицейские не хотели, чтобы демонстранты расходились. Но антиглобалисты здесь уже и сами никуда не спешили: начались танцы и песни. Все это стало напоминать венецианский карнавал: здесь были люди в белых и красных перьях, в черных масках, а также в масках зверей и птиц (невинно и раньше времени загубленных, очевидно)…
Мне удалось выйти из оцепления только благодаря тому, что один полицейский очень удивился, что у русского журналиста может оказаться удостоверение на английском языке, восхищенно подмигнул мне и вывел из этого биеннале современного искусства уличного протеста.
Очереди англичан в районе трибуны Д, отданной на растерзание фанатам «Челси», за час до начала матча сосредоточились у ларьков, торгующих сосисками и шашлыками. Шашлыки жарил мрачный пожилой узбек. Англичане совали ему деньги. Русских денег там не было. А никакие другие ему были не нужны. На все их вопросы, мольбы, ругательства он раз в две минуты поднимал голову и говорил:
— Очередь там, чурка!
Тут же в очереди молодой парень продавал программки. Я думал, что, может, это русский, но тут, в районе трибуны Д, нас было до обидного мало. Здесь царило английское право. Но и узбекский шашлычник тоже. И шашлычник побеждал, потому что английское право работает по прецеденту, а такого прецедента, чтобы узбек продал шашлык английскому фанату, тут не было.
Они проиграли. И они страдали так, как только и может страдать человек, у которого отняли все, что у него только что было, кажется, уже в кармане. А из того, что там завалялось, смысл жизни был далеко не самой главной вещицей.
И страдали они так примерно полминуты. А потом они подняли головы и все в слезах и соплях стали аплодировать своей команде. И лица их светились тем же светом, что и перед началом этой игры.
Шляпы и косоворотки радикально изменяли наших людей. В них лица их стали настолько простыми, приветливыми и даже, можно сказать, незамысловатыми, что я просто опешил — пока не поглядел на свое собственное отражение в стеклянной двери и не смирился с ним.
Руководство цеха сборки завода «Ростсельмаш» не отпускало рабочих после смены, потому что боялось, что господин Путин приедет во время пересменки и никого на рабочих местах может не застать. Это вообще-то было бы логично и отражало бы реальную картину происходящего на «Ростсельмаше», но не входило в планы топ-менеджеров завода.
— Не знаете, когда Путин приедет? — спросил один рабочий, отойдя от какого-то станка. — А то в жизни столько не работал…
После беседы с Владимиром Путиным рабочие разошлись по домам с тем же, с чем пришли: с ощущением, что им должны все равно больше, чем могут отдать.
Глава 7.
Семья
— А я хочу спросить, заводить мне детей или нет, — озабоченно спросил президента Путина горнорабочий Нефедов.
— Заводи! — кивнул Владимир Путин.
— Для этого, к сожалению, должны заработать какие-то механизмы, — пожаловался Нефедов.
Как-то актер Александр Пороховщиков спросил свою жену:
— Вот если бы за мной пришли, я бы стал отстреливаться до последнего патрона. А что делала бы ты?
— А я бы, — говорит, — их подавала.
Ответ его удовлетворил.
Один юноша подошел к урне вместе с пожилой женщиной.
— Что это вы, мама, как Ющенко голосуете? — участливо спросил он.
— Как это? — удивилась она.
— Медленно очень, — объяснил он. — А паспорт зачем в урну кинули?
— Ой, батюшки! — запричитала она. — Что будет-то?!
— Да ничего, — успокоил он ее. — Пошутил я.
Я потом узнал. Это, конечно, была его теща.
— Человек приходит в этот мир не сам по себе. Он приходит от таинства духа между мужчиной и женщиной, — рассуждала президент фонда «Семья России» Алла Кузьмина, и эту версию прихода в мир следовало признать оригинальной.
Когда Лена Шинкаренко собирает гулять своих четверых детей, на это, ей-богу, стоит посмотреть. Каждому из них год и девять месяцев. Ни у кого нет собственной, лично его одежды. Все подходит всем.