Фарт

Комната Татьяны Андреевны находилась на втором этаже, окно упиралось в склон горы, и человеку, поднявшемуся на откос, не трудно было бросить в форточку ветки боярышника. Татьяна Андреевна всегда оставляла форточку открытой.

Петр Петрович, очень уважающий науку, держался той точки зрения, что вредно спать, когда в комнате слишком много свежего воздуха; организм во время сна должен отдыхать, — значит, следует уменьшить горение, ограничивать потребление свежего воздуха; всем известно, что избыток кислорода горение усиливает. Он был добрый хозяйственник, и его теория великолепно сочеталась с заботой о том, чтобы тепло из дома не уходило зря. И без открытых форточек дом гидрометеостанции продувало насквозь, как метеорологическую будку с ее стенками в виде жалюзи. Татьяна Андреевна пренебрегала его советом, и вот — неожиданный результат.

Кто мог влезть ночью или на рассвете на гору и бросить охапку веток в ее комнату?

Все утро странное происшествие не выходило у нее из головы.

Боярышник у них в ущелье рос теперь в малодоступном месте, высоко над скалами. Легко можно было сломать себе шею во время охоты за ветками. Кто мог на это решиться? Мелькнула мысль: приезжавший вчера мастер канатной дороги. Но для чего? По какой причине? Стоит ли рисковать головой, чтобы поволочиться за случайно приглянувшейся женщиной? Хотя от такого типа всего можно ожидать.

Недовольная и недоумевающая, Татьяна Андреевна собрала ветки, налила в кувшин воды и поставила букет у себя в комнате на стол. Она никому не сказала о происшествии.

В середине дня к ней в рабочий кабинет пришел дед Токмаков. По обыкновению не постучавшись, он открыл дверь и остановился, стянув с головы древний малахай. Татьяна Андреевна покосилась в его сторону и продолжала быстро писать, листая рабочие записи в блокноте, — она знала, что старик сам объяснит, зачем пришел.

Но дед Токмаков постоял молча у двери, подошел к столу и, все так же не говоря ни слова, сел на табуретку.

Тогда Татьяна Андреевна спросила:

— Что скажете, Егор Васильевич?

Дед Токмаков расправил ладонью шапку на колене и сказал, вздыхая:

— Получается неудобство в некотором роде, Татьяна Андреевна… Непутевый он парень, вот что я вам доложу. На работе вроде и ничего, а как положил инструмент в ящик, так в голове, это самое, одна ерунда. — Он произносил это слово через «ю»: юрунда.

Татьяна Андреевна перестала писать, ожидая, что последует дальше.

— У соседей авария — завалилась крыша, — он тут как тут: все божье семейство к себе в хату на постой, а у самого — ступить негде! Вроде святой какой или блаженный. А то, смешно сказать: выпал птенчик из гнезда, он сейчас таким манером — высвистывает со всего села босую команду, а сам, как бы сказать, председатель опекунского совета…

Татьяна Андреевна вздохнула:

— Да вы о ком говорите, Егор Васильевич?

— Ну о ком! О Несторе Бетарове этом самом! Да это бы еще ничего. Докладываю вам про добрые дела. Беда, что сегодня здесь у него — доброе дело, а завтра там или где еще — озорство. Эти гаврики с подвесной дороги все такие малость малахольные. Я ихнюю породу знаю. Сам Нестор как-тось рассказывал: нанялся в их компанию новый герой, работник вроде бы ничего, но бахвал — спасу нет! А живет вместе со всеми, как говорится, в общем житии. Решили его проучить. Раздобыли, это самое, старую танковую магнету, как он заснет, — а спать герой тот любил будь здоров, — они поднесут провода ему к ухе, да и крутанут ручку. Убить током, конечное дело, не убьет, напряжение в ней малое, но сила тока — дай боже! Удар такой, что герой наш кубарем с койки, весь ошалелый. Ну что сказать — бедняга не только брехать бросил, это самое — спать перестал… А ежели взглянуть в суть вопроса — одно озорство, фулиганство. Верное слово, Татьяна Андреевна, сорванец из сорванцов, на ем пробы ставить некуда! И все семейство ихнее такое, я их всех знаю наскрозь, чать, из одного села. Нестор этот еще вот такой был шпингалет, придет, бывало, ко мне в ущелье — я уж тогда здесь жил, — обратно не выгонишь, а мать бегает по селу, ищет, волосы на себе рвет.

Татьяна Андреевна поглядела на Токмакова.

— Егор Васильевич, а зачем мне все это знать? — спросила она недовольным голосом.

— Да ведь на какую кручу полез! Ну, а сорвись?! Красивая картина! Нужны вам эти ветки.

— Я ничего не понимаю и не хочу понимать, — сказала Татьяна Андреевна сердито, потому что как раз отчетливо понимала, что скрывается за словами старика.

Дед Токмаков сокрушенно развел руками:

— А то уйдет в горы, хучь бы принес матери куропатку. Сядет над кручей, сидит, травинку жует, ну ни дать ни взять — кавказский пленник!.. Одно слово, непутевый человек, Татьяна Андреевна. Тут это всем известно.

Татьяна Андреевна помолчала, барабаня пальцами по столу.

— Почему вы думаете, что цветы бросил этот парень с канатной дороги? — спросила она сурово.

— Цветы — не знаю, а ветки, это самое, бросил он, точно.

— Ну ветки. Почему думаете, что он?