Фарт

— Я человек темный, — неожиданно и без всякой аффектации сказал он. — Что говорить, дикарь. — И он завопил так неожиданно, что Татьяна Андреевна отпрянула: — Га-а-а! Вот так. И мало что знаю. Правда, то, что читал, запомнил твердо. У меня блистательная память первобытного человека. Конечно, знаю кое-что по специальности. Имею опыт. Хорошо знаком с мотоциклом. Знаю, где водятся белые куропатки и что нормальная температура тела у них — сорок три градуса, и больше, кажется, ничего не знаю. Но силы во мне множество! Жизнь люблю зверски! А самое главное — люблю вас. Вот, перед людьми. А это свято, клянусь белой черкеской, которой у меня нет! Я тут не раз плел шуры-муры, воркование дикого гуся. Что же, вот вам еще одно объяснение в любви. Очередное и окончательное. И теперь у вас нет выхода. Я вас покорил, это всем видно. — И он закончил так же неожиданно, как начал: — У меня все.

Вдобавок к этой полусерьезной-полунасмешливой речи он сдернул с головы кепку и, как актер, низко перед всеми раскланялся.

Он не ошибался. Татьяна Андреевна была уже покорена. Она уже не видела ни смешного в его поступках, ни нелепого. Она смеялась, и кончик носа ее вздрагивал, шевелился с прелестным вызовом. Но смеялась она не над Бетаровым. Это был смех влюбленной, потерявшей разум женщины. Она еще пробовала острить:

— Не обладаю способностью убеждать, но обладаю умением убеждаться.

Всем было понятно, что эту остроту следует понимать как символ сдачи победителю.

И поразительно было то, что она все время смеялась, светилась, пока он говорил, а глаза оставались серьезными, умоляющими. И когда он замолчал и она сказала свою фразу о способности убеждаться, она перестала смеяться, задумалась и опустила глаза.

— Перед богом, — показал Нестор на потолок, — и перед людьми беру вас в жены!

Все молчали, смущенные, не зная, что нужно делать, как вести себя. Татьяна Андреевна приподнялась на цыпочки, обхватила Бетарова за шею, привлекла к себе и поцеловала.

Он отстранил ее мягко и сказал:

— Не надо нервничать. Одевайтесь, едем!

— Куда? — чуть слышно спросила она.

— На плоскость, ясно.

— Зачем?

Она все понимала, все было ясно, но что-то заставляло ее продолжать игру.

— К моим старикам. — Этого она не ожидала. — А потом в загс.

Он сказал это так, точно речь шла о послеобеденной прогулке.

— Господи, да что ж это такое, да вы шутите, что ли? — не выдержала Гвоздырькова.

— Никогда в жизни не был серьезнее, чем сейчас, — с какой-то непредумышленной галантностью ответил Бетаров.

— На чем мы поедем, Нестор? — спросила Татьяна Андреевна.

Она не испытывала ни смущения, ни неловкости.

— Мы поедем на мотоцикле. Был обещан такой способ умыкания!

— Господи, да вы совсем с ума сошли! Да он просто сумасшедший! — закричала Валентина Денисовна.

С жестокостью и бессердечием счастливой влюбленной Татьяна Андреевна ни разу не взглянула в сторону Авдюхова. Она как бы забыла о его существовании, а он не напоминал о себе. Она вела себя так, точно не видела ничего вокруг, кроме Нестора, ни о чем, кроме него, не думала.

И, засмеявшись громко, точно продолжая веселую игру, она схватила его за руку и крикнула:

— Едем!

Не поднимаясь в спальню, не подмазав, как говорится, губ, она тут же натянула куртку с меховым воротником, пуховую шапочку и была готова.

Вот теперь Валентина Денисовна поняла по-настоящему, насколько все это серьезно. Она попыталась их урезонить, как расшалившихся детей:

— Да подождите, товарищи! Ну что вам так приспичило?

— Человек — существо капризное: птичьего молока ему мало, подавай аржаной хлеб, — сказал Бетаров.

Авдюхов вынул сигарету и закурил.

— Да, — произнес он в раздумье. — Что-что, а про вас того не скажешь, что вы раб обстоятельств.

Бетаров удивился:

— Это вы в каком смысле? Я — раб обстоятельств? Никогда не был и не буду. Обстоятельства создаются человеком, вот так. И, по-моему, это верно. Пошли! Время за нами, время перед нами, а при нас его нет!..

С шумом и гамом Нестор и Татьяна Андреевна выбежали на крыльцо.

И когда все высыпали за ними, Бетаров сидел уже за рулем, Татьяна Андреевна усаживалась позади него.

Мотоцикл взревел. На короткое время заглох шум реки. В следующую секунду мотоцикл сорвался с места, дохнул на прощание сизым дымком; прощальный взмах руки, веселый полуоборот напоследок. Машина легла в крутой вираж, и они вылетели за ворота, точно их ветром сдуло.

Все стояли на крыльце ошарашенные.

— Налетел, как вихрь! — сказала Валентина Денисовна.

Она плакала, и слезы катились по ее доброму рыхлому лицу. Она их не вытирала.

— Совсем как в кино! — только и сказала в ответ Грушецкая с придыханием.

Сорочкин из своего кабинета не показывался. Гвоздырьков молчал, спеша сообразить, кем теперь он должен будет заменить Татьяну Андреевну, можно ли оставить ее место вакантным. Меликидзе и Пучков пересмеивались между собой — здоровые молодые люди, видящие лишь забавную сторону происшедших событий.