Фарт

Через полчаса вернулся Соколовский. Следом за ним вошел Шандорин. Лицо сталевара было мокро от пота; концом полотенца, обмотанного вокруг шеи, он обтирал щеки, лоб. Соколовский мрачно уселся на табуретку и сказал:

— Директор приказал стахановское движение отменить.

— Что? — спросил Шандорин.

— Директор приказал работать на прежней мощности, — сказал Соколовский. Он был спокоен. Мрачно спокоен. Он сидел на табуретке и покачивался взад и вперед, подложив под себя ладони. — Он упорен, злобен, ленив. Сейчас его больше всего заботит предстоящая конференция станочников, и ни о чем другом он думать не желает.

Шандорин снял с шеи полотенце, снял кепку.

— А зачем сюда перебросили меня? — спросил он.

— Спросите у директора, — сказал Соколовский.

— Я в старом мартене имел в пять раз больше тепла, чем здесь.

— Это я говорил директору. Я ему все сказал. Полностью и целиком. Он мне ответил, что в старом мартене печки старые, не страшно рисковать. А здесь он не хочет, чтобы мы печи загнали.

— А сталь он хочет? — спросил Шандорин.

— Это вы его спросите. Сеанс окончен.

Шандорин надел кепку, обмотал полотенцем шею и встал со стола, на край которого он присел.

Было похоже, что сейчас произойдет то, чего опасался Муравьев. Соколовский был очень мрачен и обозлен, и сейчас трудно было ожидать от него той покладистости, которую он проявлял полчаса назад. И это его «сеанс окончен», и это шандоринское: «А сталь он хочет?», и вид Шандорина — стиснутые зубы, и сжатые кулаки, и злое, с обострившимися скулами и снова выступившими каплями пота, худое и темное его лицо. Разве было бы не логично, если бы Шандорин вообразил сейчас, что Соколовский недостаточно упорно отстаивал необходимость повысить тепловой режим? И разве не может сейчас сталевар подумать, что Соколовский ничего не имел бы против того, чтобы и Шандорин оказался таким же беспомощным, как и они сами? В производстве стали, к сожалению, участвуют люди с их несовершенными чувствами.

Муравьев двинулся к Шандорину, понимая в то же время, что своим вмешательством он не сможет остановить ссору.

Но Шандорин опередил его. Он шагнул к Соколовскому, положил руку на плечо и сказал тихо:

— Черт с ним, Иван Иванович. Вы не волнуйтесь. Такой директор долго не просуществует. Такие люди вроде мотыля. Покружится, посверкает, а на другой день — глядишь, он уже ночует кверху лапками.

— Ладно, не будем говорить попусту, — сказал Соколовский.

В это время в конторку ввалился парень с лицом, запорошенным серой пылью. Одна нога его была обута в лапоть, другая в сапог. Он поглядел на Соколовского, потянул в себя носом, подумал, снял баранью шапку.

— Я до вас, товарищ начальник, — сказал он и качнул головой в сторону Шандорина. — Чого ваш майстер на мене кричить? Я ему не подчиняюсь. Я транспортного отдала чоловик.

— Чего тебе надо? — спросил Соколовский.

— Нехай он на мене не кричить. Я ему не подчиняюсь.

Соколовский надул щеки, страшными глазами посмотрел на парня и заорал:

— Чего ты мне голову крутишь? Ты транспортного отдала чоловик? Иди и жалуйся транспортному начальнику. Чтоб твоего духу здесь не было!

В ярости он ударил кулаком по столу. Конторские счеты, стоявшие на столе у стенки, грохнули и скатились на пол. Парень хмыкнул носом, поглядел с удивлением на Соколовского, надел шапку и попятился к двери, шагая ногой в сапоге и подтягивая к ней ногу в лапте.

Соколовский схватился руками за голову и зашагал по конторке.

— С ума сойду! — стонал он, мотая головой и сжимая ее обеими руками.

ГЛАВА XIV

Непродолжительное похолодание снова сменилось сильной жарой. Днем в тени термометр показывал тридцать восемь градусов. В новом мартене шутили, что господь бог с ними заодно — без разрешения директора повышает тепловой режим.

Господь бог повышал тепловой режим, но новомартеновский цех, видимо, был ему все же неподвластен, в нем пока что ничего не изменилось.

Как-то Муравьев условился с Соколовским, что на следующий день возьмет выходной. Проснувшись утром, он решил все-таки заглянуть на завод, — на пруд идти было рано, а кроме пруда, утром некуда было деваться. Три дня назад Шандорин просил его просмотреть электромоторы завалочной машины, потому что механик все не удосуживался сделать это сам. В рабочее время Муравьев был слишком занят, сейчас было удобнее всего выполнить просьбу Шандорина.

Он оделся, позавтракал дома и пошел на завод.

На печах недавно окончили завалку, машина была свободна. Муравьев подозвал Сонова, и вместе с машинистом, втроем, они принялись за работу. Не успели они открыть капот первого мотора, как снизу, из цеха, прибежал Соколовский и, сердито наморщив лоб, закричал Муравьеву:

— Опять в цехе? Вы что же, на летнюю практику сюда пожаловали? Отбарабаните три месяца — и домой?

— Откуда вы это взяли, Иван Иванович? — спросил Муравьев.

— Так на большее вас ведь и не хватит. Впрягся так, точно у него горит земля под ногами.