Фарт

— Это вы о нашей Катеньке? Да, она весьма приумножила славу семейства Турнаевых. Знаете, никто не ожидал, что она достигнет таких успехов. Для всех было полной неожиданностью. Пойти на завод — да кем? Станочницей! Такая тихая, нежная была девушка…

— Старая истина: в тихом омуте черти водятся.

— Что же касается меня, то должна сразу сказать: мой визит к вам совсем в духе гоголевского городничего. Я пришла узнать, как вы устроились, в чем нуждаетесь…

Не договорив, Турнаева засмеялась. Она начала объяснять цель своего визита слишком кокетливо и теперь смутилась, не зная, как точнее и естественнее объяснить свое появление.

— «Обязанность моя, как градоначальника здешнего города», — басом сказал Муравьев, и снова оба рассмеялись.

Она села на стул, он продолжал стоять, и, говоря с ним, Марья Давыдовна должна была откидываться на спинку стула.

— Нет, я спрашиваю серьезно: как вы устроились?

— Да вот видите, — ответил Муравьев и обвел рукой комнату. — Вообще говоря, роскошно, но хотелось бы жить в семье, на частной квартире. Гостиничная обстановка на меня действует угнетающе. Чувствуешь себя как в пустой бутылке, в которую кто-то все время свистит.

— Понимаю. Нужно будет что-нибудь придумать.

Она забарабанила пальцами по столу и поджала губы.

— Перед самым вашим приходом собрался ужинать. Прошу разделить со мной мою, так сказать, скромную трапезу. — Он снял со своих припасов газету. — Сервировка холостяцкая, вы уж извините.

— Ох, спасибо! Я совершенно сыта.

— Рюмку старки?

— Одну рюмку, только из приличия. Я совершенно не пью.

Муравьев налил в пластмассовый стаканчик старки.

— За ваш приезд! — сказала Турнаева.

— За ваш визит! — сказал Муравьев.

Они чокнулись и выпили.

— Можно достать приличную комнату в городе? — спросил Муравьев.

— Думаю, достанем.

— Для вас, как для градоначальницы, в этом городе, наверно, нет ничего невозможного? — спросил Муравьев.

Некоторое время они болтали о пустяках. Он рассказывал о тех смешных и безобразных деталях, которые заметил в городе. Турнаева смеялась, отшучивалась, но Муравьев видел, что его замечания огорчают Марью Давыдовну и в ее шутливом тоне нет-нет да и проскользнет досада, что он, приезжий человек, посмеивается над городскими недостатками.

И действительно, вскоре она нахмурилась и заговорила серьезно, но не оправдываясь, а скорее объясняя:

— Недостатков у нас много, что говорить. Отстает благоустройство, госторговля, культурно-просветительная работа. В Москве, например, проходило физкультурное соревнование металлургов, и Сухов, наш делегат, делающий стометровку в одиннадцать и одну десятую, вернулся домой с позором. Почему? — вы спросите. А потому, что в Косьве ему не достали спортивных ботинок, в Москве он не успел их купить, а на беговую дорожку в туфлях с каблуками его не пустили. Пришлось парню бежать босиком. Правда, он и босиком удержал свое время, но ведь это позор какой — босиком бежать, как какой-нибудь мальчишка.

Муравьев улыбнулся, но Турнаевой не было смешно.

— Тут не над чем смеяться, — сказала она, — это очень грустно. Ведь все зависит от людей, то есть от нас самих, и такие глупости делаются.

— И грустно и смешно, — сказал Муравьев.

— Ну, вам смешно, а мне грустно, — сказала Турнаева.

Она неодобрительно посмотрела на Муравьева.

— Есть у нас еще один недостаток, более серьезный, чем отсутствие тапочек. Мы знаем человека на производстве. Но как он живет? Каков его быт? Какие у него интересы?

— А это необходимо знать?

— Да, это нужно знать. В большом городе велико влияние культурных факторов. — Она так и сказала, как заправский пропагандист: «влияние культурных факторов». — Они не дают человеку замкнуться, противодействуют дурным наклонностям. А у нас с этим обстоит слабо, и человеку легче свихнуться, запить, например.

— Это намек или предостережение? — спросил Муравьев.

— Надеюсь, в предостережениях вы не нуждаетесь.

— Шучу, шучу, — сказал Муравьев. — Но провинция, медвежьи углы — страшная вещь.

— Подумайте, какой решительный вывод! — с оттенком удивления, насмешливо сказала Турнаева. — Между прочим, провинции в таком виде, какой вас страшит, может быть сколько угодно и в столице. Разве это понятие географическое? То, что вы подразумеваете под словом «провинция», имеет другое название «периферия». Согласны? Ну, так вот, между прочим, также не следует забывать, что именно на периферии началось стахановское движение, жили и работали Мичурин и Циолковский, Михаил Шолохов тоже живет и работает на периферии. Весь уголь — это периферия, вся нефть, весь металл. А какое огромное количество замечательных людей! Провинция, если вам угодно этим старым словом называть периферию, — это вся страна, за исключением столицы. Вот что такое провинция, по-моему.

Муравьев помедлил немного, потом сказал:

— Здорово! Прямо хоть на мраморную доску, и чтобы у въезда в каждый город.

— Смейтесь, смейтесь! Вы — столичный задавака, — сказала Турнаева.