Фарватер

– И все же ты такой бестолковый! Я не злюсь на тебя, за то, кто ты есть. Я злюсь, что ты мне соврал!

С этими словами она повернулась и ушла. Наверное, мне стоило пойти за ней, бухнуться перед ней на колени и молить о прощении, но запах, исходящий из тарелки, мигом посадил меня назад. Она же снова вышла в конец зала к Канте и они завели новую песню. Я осмотрелся. “Морской Дьявол” – заведение для простых смертных, но Шеба умудрилась сделать из него действительно что-то дорогое и роскошное. Словно это было кабаре. Песни в красивом исполнении, вкусная еда, чистота, спокойная обстановка – этого не хватало многим в наше беспокойное время, и мне в том числе. Шеба, на все том же языке, все заливалась своими страдальческими песнями, так свойственными ее народу:

– … Глубокая боль от твоего отъезда, и я плачу, не зная, что это черные слезы.

Канте подхватил:

– Ты хочешь оставить меня, моя смугляночка, но я не хочу страдать. И я иду с тобой, хотя я недостоин тебя.

  До конца дня единственным, что она мне сказала, было насмешливое: “Избавь меня от твоих тюремных песенок, пожалуйста”, когда я намычал себе что-то под нос, вертясь рядом с ней. Я хотел устроиться на диване, но Шеба попросила не бесить ее и лечь, как обычно. Утром первые солнечные лучи застигли нас одевающимися в разных концах ее каюты. Ночью никто не прикорнул у меня на груди и не закинул на меня ногу, как обычно. Я мрачно думал об этом, встряхивая рубаху, как вдруг она вздохнула и, обняв меня со спины, ласково пробормотала:

– Ты ж мой бедненький…

Я заглянул себе через плечо и с надеждой спросил:

– Я прощен?

– Нет, – категорично ответила она и отошла. Я определенно ничего не понимаю в женской душе. Я наспех оделся и взял ее за руку.

– Что все это значит, красавица?

Она подумала с секунду и махнула головой в сторону двери.

– Пойдем, надо поговорить, – она быстро вышла и так же быстро спустилась вниз. Я последовал за ней. Мы, не побоявшись оставить трактир без присмотра, пересекли орлопдек и вышли на улицу. Моросил мелкий дождь, вдали слышался шум разбивающихся о берег волн. Мы встали под брезент, я хотел закурить, но Шеба протянула руку в требовательном жесте, и я дал ей трубку. Она вложила ее в зубы и набила табаком, также взятым у меня. Откинувшись на переборку, девушка подожгла ее и задымила. Я часто видел курящих женщин на Уна-Муе, но только Шеба могла губить свое здоровье так изящно. Вернув приспособление мне, она положила руки мне на плечи, а кудрявую голову на грудь. Я начал медленно проводить рукой по ее волосам.

– Когда ты был за тысячи миль от меня, я чувствовала тебя. Но не сейчас. Что случилось с тобой за эти годы? Где ты, родной?

На одно короткое мгновение, после того, как я заглянул в ее любящие глаза, у меня зачесался язык сказать ей. Не потому что она спросила, нет, а ради себя. Как будто от этого станет легче избавиться от ненужных воспоминаний. Но разве мог я сказать ей, что мне, видимо, вечно будет мерещиться звук волочащейся по земле цепи и окрики надзирателя, чтобы эту чертову штуку сейчас же подняли и не действовали никому на нервы? Что бесконечные болезненные стоны окружающих все еще отдаются у меня в ушах и что, чтобы не сорваться самому, приходилось стискивать зубы так, что они болят до сих пор? Что клеймо мне поставили не на лоб, а на жизнь… Вместо этого я натянул на лицо улыбку и, погладив ее по голове, сказал:

– Сердцем я всегда с тобой, рыбка моя.

Она поняла, что я что-то недоговариваю и посмотрела мне прямо в глаза с выражением тревоги. Я, признаться, не выдержал ее взгляда и отвел глаза.

– Пойдем погуляем, – спустя пары секунд раздумий сказала она и потянула меня за руку.

– В дождь?

– Почему нет?

Я повиновался. Она поманила меня к берегу и мы продолжили свой путь вдоль береговой линии. После весьма продолжительного, но не неловкого молчания, я наконец собрался.

– Шеба?

Она с вопросом в глазах взглянула на меня.

– Откуда ты узнала?

– Узнала что? – не поняла Шеба, сдвинув красивые черные брови вместе.

– Что меня… ну… того… – промямлил я, не зная, какие слова подобрать. Благо, она и так уяснила.

– Канте рассказал, я же тебе говорила.

– Нет, я имею в виду то письмо. Ты написала его как раз в ту ночь, как это случилось. Сможешь вспомнить?

Шеба неопределенно дернула плечами, продолжая ровными шагами мерить точно выточенную волнами гальку.

– Лучше бы ты спросил, смогу ли я забыть, – с несколько грустной улыбкой, еле тронувшей ее губы, сказала она. – Я просто проснулась посреди ночи с каким-то чувством… тревоги, что ли. Сны мне не снятся, но я знала, что это связано с тобой. Я не сильно доверяю своим чувствам, но в этот раз, ради собственного удовлетворения, решила написать тебе. Зная твою любовь к чтению, написала буквально несколько слов. Отправила. И ты так никогда и не ответил.

В ее голосе не было грусти, не было волнения, тон ее был ровен, как морская гладь, когда мы идем по “зеленой”.

– Я только вчера получил его. Пока оно дошло до ребят…