Фарватер

Гость. Еще бы! Ты был так прилизан и благонравен, что мне, как Тому Сойеру, сразу же захотелось тебя отдубасить. Прямо в ложе.

Хозяин(смеясь). Зато твоему прикиду ужаснулся бы сам Гекльберри Финн!.. Драный свитер, брюки повисли, как половые тряпки… и запах – боже! – запах трехдневных возлияний под лук и «Кильку в томате»! А я-то расстарался: достал билеты по брони – и бедные наши соседи, два чистеньких японских дипломата!

Елена. Зато «Браво!» Лешка вопил гораздо громче тебя.

Хозяин. Конечно! У него с перепоя прорезался такой бас – мог бы спеть Мефистофеля. (Гостю.) В общем, показал ты себя во всей красе, не зря меня потом на ковер вызывали. Времена-то были суровые, 80-й год!

Гость. Это для кого суровые, уж не для тебя ли? Да ты в ту пору в гору пер!

Хозяин(миролюбиво, но с ехидцей). А тебе что мешало? Вел бы себя как многие прочие пииты: для денег – цикл стихов о величии державы, для фиги в кармане – что-нибудь антидержавное.

Гость(злясь). Петька, когда-то твой цинизм казался мне ужасным, а теперь – ужимками. Как у Ленкиной вакханки.

Елена. При чем тут моя вакханка?!

Гость. При том самом! Порхала от одного сатира к другому, вожделение старалась изобразить, а сама небось думала: «Эк, как от вас козлами несет!»

Елена. Это такое у тебя было впечатление от моего танца? А мне казалось, что «Браво!» вопил искренне.

Гость(остывая). Ладно, не обижайся! Любил тебя без памяти – вот и вопил.

Опять звучит тот же вальс.

Елена. Они оба за мной ухаживали, да что там ухаживали, прохода не давали. Петр клялся, что обеспечит фантастическую карьеру – и не врал… как-то так легко вдруг добился, чтобы мне дали станцевать вакханку… Он уже тогда умел всего добиваться… в каждом его слове чувствовалась не терпящая возражений власть. Хотя какая уж там власть у секретаря первого класса Министерства иностранных дел? Дирекция Большого театра и не таким «буграм» на дверь указывала… А ему не указала. Ведь трудно же отказать будущему князю Горчакову. Подчиняться его взгляду, его тягучему, нараспев, «Я вас прошу…» было естественно, как идти за путеводной звездой…

Гость. Подумаешь, «белая косточка – голубая кровь», по отцовской линии – русские князья, по материнской – французские журналисты-леваки. А уж как вырядился в тот вечер: смокинг, красная бабочка, штиблеты блестят, запонки сверкают… А на мне какой-то помоечный свитер – взял у знакомого художника-монументалиста. Три дня мы в его мастерской гудели без продыху, а ели только лук да «Завтрак туриста»… Для Петьки, конечно, нет разницы: что «Завтрак туриста», что «Килька в томате»… Этот сноб даже не подозревает, что «Килька в томате» была дороже на целых семь копеек… Как его перекосило, когда меня у колоннады Большого увидел! Я даже понадеялся, что он на всю жизнь останется с такой асимметричной рожей… А Ленка танцевала божественно!

Хозяин. Терпеть не могу слово «секс» – стерильное, выхолощенное, оно для тех, кому вот-вот понадобится виагра. Либо настоящая любовь, либо полнокровный блуд, а секс – этот так… медицина! Ленкин танец был далек от медицины и от любви. Зато это была мистерия блуда, литургия блуда! Она летала от одного сатира к другому и вожделела, вожделела, вожделела… Не было у меня соперников в борьбе за право сказать: «Это моя женщина!», но был соперник в борьбе за право сказать: «Она меня любит». Единственный соперник – мой единственный друг, плебей Лешка из клоповника в коммунальной квартире. Небритый, неряшливый Лешка, провонявший перегаром, луком и «Килькой в томате»; которого пустили в Большой только после того, как я сказал: «Этот – со мной».

Елена. А Лешка… Тогда уже мало кто помнил, что до того, как удариться в поэзию и пьянки, он был лучшим спецкором-международником самой центральной газеты страны… Мне говорили, что в тот вечер от моего танца у мужиков глаза блестели ярче софитов, а для меня главное было, чтобы блестели Лешкины… Хотя, надо быть честной… хотела, чтобы и Петькины блестели… Я так танцевала!.. Самой даже казалось – сейчас полечу! Как в детстве, когда до беспамятства кружилась на старенькой карусели в скверике у балетного училища… Такой дребезжащей и любимой, что никакая новенькая и навороченная не смогла бы ее заменить!